Нет, не боялась. Должно быть, поэтому не испугалась впоследствии и Колиного признания: я — коммунист.
А солдат не шутил: в 19-м году большевики заняли Город, и хоть он прожил под советской властью меньше года, все же это была советская власть номер один.
Продолжение Гражданской войны.
«Меткие красные стрелки» воюют и с немцами, не желающими уступать Город, и с белогвардейцами, и кто только с кем не воюет, пока вдруг не выясняется, что установилась совсем другая власть, не подчиняющаяся России, а «красные стрелки», наводящие ужас на горожан, оказываются за границей — в России, одного с ними цвета.
Но бояться перемен было некогда. Ира, вместе с двенадцатилетним Мотей, устроилась работать на сахарную фабричку, совсем игрушечную по размерам: один подвал. На плите постоянно кипели котлы с густым сиропом. Расплавленную прозрачную жижу выливали на большой мраморный стол, где было расстелено чистое полотно, и давали остыть. Иногда в сахар добавляли краску, и он застывал то розовым, то оранжевым ледяным катком; после этого нужно было аккуратно разлиновать поверхность и разломать на куски одинаковой формы. Последняя часть — самая ответственная: хозяин всегда был мрачен, пересчитывая неровные обломки. В конце дня Мотя развозил на тележке по лавкам готовый товар.
День начинался в 8 утра и заканчивался, когда уже было темно; платили им по 10 копеек.
— Как мало! — сочувствовала внучка. — И вы целый год так работали?..
И не умела бабушка объяснить, что — да, мало, но и много тоже: ведь на десять копеек можно было купить хлеба на всю семью да фунт сметаны.
Мотя тоже не забыл, когда подошла его очередь пыхтеть над таким же бланком: «Помнишь, сестра, цветной сахар?» Как не помнить! И линейку, с которой приходилось соскребать липкий слой, и кубики сахара, и как брат тайком от хозяина совал в рот острые сладкие крошки… «Вписать?» — Мотя грыз, как школьник, конец ручки.
Поиски прошлого.
Иногда оно оказывалось совсем рядом, ведь сегодняшний день вырос из поблекшего вчерашнего, и нужен какой-то толчок, короткий пробег часовой стрелки, чтобы искомое прошлое ожило: мелодией, полузабытым словом, старой вещью — всегда с ошеломляющей внезапностью.
…Когда Лелька приходила, то сразу бежала в свой любимый угол, где стоял — или стояла?.. Лучше объяснить.
В каждом доме существует какой-то предмет, порой нелепый, значимость которого не понятна чужим. У такого уродца есть свое имя и биография, своя история и надежда — смешно сказать! — на будущее. В бабушкиной комнате стояла тумбочка не тумбочка, постамент не постамент, а нечто вроде того и другого: сверху полка, снизу шкафчик с дверцей. «Нечто» смастерил когда-то Максимыч для Бог знает какой надобности и поставил рядом с печкой: авось пригодится.