Они с сестрой всегда выбирали шляпки в магазине Фридмана — там же, на улице Грешников; потом лакомились пирожными в уютном кафе «Маленький Париж», и Тоня искоса посматривала в огромное зеркало, словно новая шляпка была уже на ней, а не в картонке с витым шнурком, как всегда упаковывали у Фридмана.
…Полногрудые голуби, издавая чревовещательные звуки, клевали хлеб. Иногда в их солидную толпу пикировал с ветки взъерошенным мячиком воробей, дерзко хватал самый лакомый кусочек и летел обратно, с трудом удерживая в клюве трофей. Голуби возмущенно клокотали о том, какая молодежь пошла и что нахальство — второе счастье… Бабушка улыбалась: всем хватит; завтра, Бог даст, еще принесу.
Подхватывала торбу и возвращалась домой.
Главное — не думать, что с ней делают в больнице, а для этого нужно, чтобы все время были заняты руки и голова, — чем угодно, хоть шляпками. Вот недавно в шкафу попалась карточка, где они с Тоней из магазина выходят; тогда она сразу и вспомнила — как увидела — большие буквы над входом: «А. FRIEDMAN». Надо положить поближе и показать внучке, какие шляпки носили в наше время; пусть только поправится. Теперь память стала строптивой: придешь на кухню, а там стоишь и вспоминаешь, зачем шла. Восемьдесят пять…
Так вот она, между стопками белья! Бабушка вынула неровную пачку плотных фотографий. Одна выскользнула и глухо клюнула пол, словно кто-то стукнул в дверь согнутым пальцем. Потянулась за очками, но раздумала: к чему, если фотографию душой помнишь?
Герман был двоюродным братом покойного мужа, но любил, чтобы все, включая Колю, называли их кузенами. Их матери-сестры были в юности очень близки. Потом старшая неожиданно вышла замуж за местного хуторянина и уехала, так что видеться они стали очень редко; повзрослевшие сыновья, наоборот, крепко сдружились. Герман был тремя годами старше Коли, но не только выглядел более юным, но и во всем подражал младшему: курил те же папиросы, покупал рубашки в том же магазине, что и Коля, не говоря об аксессуарах; когда младший впервые появился в галстуке-бабочке, высмеял его безжалостно, чтобы выказать независимость суждений, каковая независимость продержалась аж до следующего дня и была оставлена на пороге английского магазина, как оставляют зонтики и забывают о них.
На фотографии — Ира знала ее наизусть — Герман стоит, опершись на спинку кресла; Коля сидит, положив ногу на ногу. Логика фотографа понятна: Коля был на полголовы выше, и, останься он стоять, контраст между кузенами был бы не в пользу Германа. Их лица очень похожи, как нередко случается в двоюродном родстве: ровный овал, спокойные карие глаза под густыми, щедрыми бровями, и четко очерченный рот, только у Германа линия нижней губы с легкой припухлостью, да нос, такой же, как у брата, в самый последний момент удивился чему-то — да так и остался чуть вздернутым. Легкая курносость ничуть не портила ее обладателя, а только убавляла серьезности. Еще и поэтому, а также из-за более высокого лба Коля выглядел старше. На обоих костюмы одинакового покроя, рубашки с высокими воротничками, вздернутыми запонками, до удивления похожие темные галстуки и ботинки-близнецы с высокой шнуровкой, тоже из английского магазина — Коля любил хорошую обувь. Волосы у Германа подстрижены очень коротко и придают ему совсем юный вид. Как он ругал парикмахера, послушно выполнившего его же собственное желание, и с каким нетерпением дожидался, когда отрастут, наконец, волосы и можно будет зачесывать их назад, как всегда делал Коля!