Аллеи нет.
Герман находит несколько кленовых деревьев и много пней, по которым невозможно отыскать любимое дерево отца, чтобы отсчитать четыре шага. Здесь проходили танки; может, клены спилили для них?
Странно, но он спокоен. Кладбище — слава богу! — не пострадало, поэтому можно посидеть у могил. Он плохо помнит мать, но долго говорит с отцом. Молча, конечно: привычка.
Отец, я вернул тебе долг. Земля — надежные инвестиции. Ты много отдал этой земле, но и мой вклад тоже есть. Прости, отец; спи спокойно.
Приехав в столицу, шлет телеграмму семье. Из близких находит одну Иру. Гибель кузена потрясает его почти до обморока: значит, тогда ночью, перед войной, они виделись в последний раз. Коля — вторая его потеря, после отца.
…Подходят к концу 50-е годы. Разворачивается кампания по истории отечественной кинематографии, которой республика очень гордится. Всплывает из забвения — почти из небытия — фильм «Господа хуторяне». Бойкий журналист докопался, что уникальная лента была озвучена!
Герман становится героем дня.
Его находят в переполненной коммунальной квартире и с почетом переводят в прекрасный особняк Старого города, где живут самые заслуженные люди: писатели, деятели искусства, старые большевики.
Жена с трудом привыкает к новому быту: ей кажется, что в Приамурье было спокойней, что правда.
Для Германа все происходящее — очередная авантюра. Он дает интервью и рассказывает о совместной работе с Аверьяновым, но редактор хмурится и вычеркивает этот кусок, потому что киномагнат расстрелян в первые же недели советской власти, в 40-м году.
К торжественному открытию новой киностудии Герман готовит речь, в то время как жена утюжит костюм. Машина будет подана в 10.30, торжество начнется в 11.00; гвоздь программы — просмотр знаменитого фильма и чествование первого кинематографиста республики.
Что ж, он готов. Стоя перед зеркалом, привычным щегольским движением повязывает галстук. Улыбается чему-то и, повернувшись к жене, спрашивает: «Как странно, правда?»
А что странного?
— Что «странно»? — громко кричит Лариса, — что?..
Но Герман не слышит.
6
Он пережил брата на двадцать пять лет.
Как странно, что запомнился он именно молодым: ведь обыкновенно новый, «пожилой» облик вытесняет прежний. Или оттого, что видела его только один раз после войны? Сказали: сердце не выдержало. Навсегда остался таким, как на этой карточке, вернее, на карточках: в пору своего соперничества снялись и подарили с одной и той же надписью на обороте: «На память». Если не знать, что подписывали двое, можно принять за одну руку, только в одной надписи слишком залихватские петельки на «Н» и очень четкое, с уверенной точкой, «я». Не ошибешься: даже в почерке он подражал Коле.