– Погоди, – перебил его Медведев, – постой, о каких уродах ты мне толкуешь?
– О покойных, – сказал Кастет. – Уж не знаю, кто их завалил, но этому человеку памятник надо поставить. Суки!
– Не понимаю, – растерянным голосом сказал Косолапый, – что значит – бабки ухнули? Как это понимать?
– Ты банкир, ты и разбирайся. Можешь проверить счета, на которые эти бабки должны были поступить. Уверен, что там чисто, ни цента... Короче, ты понял? Времени у нас мало. Может, его и вовсе нету. Я ложусь на дно – надолго, а может, навсегда. Все, братан, не поминай лихом. Даст бог, еще свидимся. И берегись своей бабы, баран!
– Постой, – закричал Медведев, – не клади трубку! Где ты?
– Где надо, – отрезал Кастет. – Сейчас Вальку с тещей заберу и линяю. Нет меня, понял? Умер я, в машине своей сгорел. И тебе советую так же поступить.
– Неужели все так серьезно? – спросил Косолапый упавшим голосом.
– Дурак, – сказал Кастет. – Костлявая – это серьезно. Серьезней не бывает.
Он прервал соединение, уже жалея, что поддался порыву и позвонил Косолапому. Каждый за себя, один бог за всех; однако память о старой дружбе не позволила ему просто исчезнуть, оставив Косолапого один на один с тем, что на него надвигалось. Узнав о том, что обнаружен сгоревший дотла джип Кастета с мертвым водителем за рулем, Косолапый мог понять это как угодно – и так и этак. Он мог решить, что Кастет погиб, а мог и догадаться, что это просто уловка. Как бы то ни было, Медведев должен был понять, что следующий на очереди он и что дальше торчать в Москве вредно для его драгоценного здоровья. Беда в том, что тогда было бы уже поздно: Туча Тучей, а Кекс, узнав о предполагаемой гибели Кастета, ни за что не выпустил бы последнего своего должника из города, пока не выбил бы из него весь долг до последнего цента. А поскольку восемью с половиной миллионами долларов Медведев не располагал, для него было бы лучше всего убраться из города раньше, чем «гибель» Кастета станет достоянием гласности...
Стоя в сторонке и затягиваясь сигаретой, Кастет наблюдал, как быки, воротя носы от запаха, усаживают за руль его «Ниссана» окровавленный труп очкарика из «Даллас Рекордз». «Всю обивку измажут», – с неудовольствием подумал Кастет и подивился нелепости этой мысли. Через пять минут от машины останутся рожки да ножки, а он думает, как бы не испачкать кожаный салон...
Один из быков встал прямо перед радиатором машины, другой – сбоку, со стороны бензобака. Вынув пистолеты, они разрядили по обойме каждый; джип некрасиво осел на простреленных шинах, из пробитого радиатора, булькая, текла охлаждающая жидкость. С того места, где, покуривая, стоял Кастет, были видны пулевые отверстия в дверце и переднем крыле. Заднего крыла он не видел, но в воздухе густо пахло бензином. Один из быков закурил, брезгливо держа сигарету двумя пальцами и растопырив остальные, сделал несколько торопливых, жадных затяжек и бросил длинный окурок в бензиновую лужу. Кастет открыл рот, чтобы его обругать, – он был уверен, что окурок просто потухнет, утонув в бензине, – но горючее вспыхнуло с негромким глухим шумом. Пламя сразу взметнулось до самых окошек джипа; быки поспешно отбежали в сторонку, на бегу убирая пистолеты, и присоединились к Кастету.