Дмитрий настороженно принял ее у меня, но разворачивать не спешил.
– Что здесь? – Он вопросительно уставился на меня.
– Видишь ли, – пояснил я, – мы тут с Федором Борисовичем подумали, что возвращение матери будущего государя в стольный град должно быть пышным и торжественным. В сей грамотке твой названый брат и престолоблюститель как раз и сообщает о том, что мы решили послать за нею в Горицкий монастырь аж две сотни ратников для ее почетного сопровождения.
Дмитрий молчал, уставившись на меня.
Лицо бледное, ни кровинки. В сверкающих глазах кровавыми отблесками огни факелов. Правая рука ползет к сабле.
Я на всякий случай изготовился спрыгнуть и даже прикинул, в какую сторону. Кажется, вон туда, в просвет между бочками. Там до стены рукой подать, а уж ногой тем паче. Если оттолкнуться и в прыжке…
Или нет, туда нельзя. Там лежат веревочки, заботливо приготовленные для фокуса, которой понадобится, нет ли – бог весть. Словом, пусть лежат…
Я тогда лучше наискосок и уходить стану…
И подосадовал – как ни крути, а если что, получалось плохо. Даже если благополучно уйду от его сабельки, то все равно урон нешуточный – Мефистофели как зайцы не бегают. Выходит, что у меня будет эта самая, как его, потерька отечества, а если попроще, то репутации.
Но император сдержался.
– Я понял, о чем ты сказываешь. – Он постарался взять себя в руки. – Токмо как же так, князь? То ты о чести речь заводишь, а тут намекаешь, что и Христовой невесты можешь не пощадить…
Ах вон он о чем. Нет, мальчик, ты перепутал. Я имел в виду совсем другое.
– Да зачем же мне ее терзать? – искренне удивился я. – Тогда ведь, если она выйдет к людям на Пожаре вся в синяках да побоях и станет уверять, что ее истинный сын давным-давно почил, ей же никто не поверит. Напротив, она должна быть целехонька и здоровехонька. Ее даже попробуют откормить по дороге, а то, знаешь ли, монастырские харчи, они…
– И ты мыслишь, что моя родная мать отречется от меня?! – Он надменно вскинул голову.
Увы, юноша, я не мыслю – твердо уверен. Правда, в обратном.
Если бы я знал, что смогу заставить, улестить, уговорить старицу Марфу, то есть бывшую царицу Нагую, выйти на Пожар и во всеуслышание заявить о том, что пятнадцатого мая лета семь тысяч девяносто девятое в Угличе действительно скончался ее сын Дмитрий, все было бы куда проще.
Тогда ни весь этот спектакль, ни все прочее ни к чему.
Но, к сожалению, у нынешней Христовой невесты нрав по-прежнему неукротимый. Помню, как мне с грустью рассказывал Борис Федорович кое-какие подробности допроса тайно привезенной в Москву монахини.