– Это как? – удивился он.
Вместо ответа я потянул его за руку, поднимая с неубранной постели. Обойдя вокруг недоумевающего царевича, я приступил к осмотру, начав с плеч, затем, морщась, помял вялый бицепс, легонько хлопнул его по солнечному сплетению и констатировал:
– А никак, – пояснив: – Это я к тому, что ты успел подрастерять все, что приобрел в полевом лагере. Значит, сделаем так: как только возникает свободное время, в которое не знаешь чем заняться, ложись и отжимайся. Коль мысли не придут – переходи на пресс. – И поторопил: – Давай-давай, прямо сейчас и приступим. Для начала тридцать раз – посмотрим, насколько все запущено.
Федор покосился на меня, убедился, что я не шучу, и… принялся отжиматься, а я читал нотацию, не забывая время от времени считать, чтоб царевич не сжульничал:
– У государя все должно быть красиво: и тело, и душа, и мысли, а ты, мой милый друг… восемь, молодца… тело свое так запустил, что можно только удивляться… двенадцать, очень хорошо…
– Так то государь, – возразил он, кряхтя, – а я-то не пойми кто. Вроде почти царь, а вроде… Вот и гадаю, чего мне теперь можно, а чего делать не след.
– И тут особо думать нечего, – пожал плечами я. – Думы и впрямь нет, да черт бы с ней – вполне хватит меня, Зомме и Басманова. Я и так знаю, что нужно делать, Зомме тоже забот хватает, а вот Басманова ты к себе время от времени дергай и вызывай каждый день, начав прямо сегодня.
– Зачем? – удивился он, застыв на поднятых руках и уставившись на меня.
– Отвлекаешься, – попрекнул я его. – Еще шесть раз осталось. Ну-ка…
Годунов недовольно засопел, но продолжил отжимания, а я пояснил:
– А с кем же тебе еще совет держать, как не с самым ближним к государю боярином? И делать это желательно как можно чаще – лучше, если каждый день. Опять же не помешает и спросить Петра Федоровича, как дела идут, не надо ли ему с твоей стороны оказать помощь, ну и вообще. И первым делом всегда интересуйся здоровьем Дмитрия Иоанновича, а затем названого брата Петра Федоровича Василия Васильевича Голицына.
Царевич, кряхтя, поднялся с пола. Итог неутешительный – раньше, помнится, он отжимался пятьдесят раз влет, а мог, если поднапрячься, и семьдесят, сейчас же еле-еле тридцать, да и то последние пять раз чуточку хитря, не до конца сгибая руки, чтоб легче было отжаться.
Опять же и дыхание тяжелое, и лицо изрядно покраснело. Чувствуется, что запустил парень спорт, невзирая на мои наставления.
Однако, как сразу выяснилось, краска на лице проступила не от физической нагрузки.
– Не велика ли честь – о здравии моего убийцы вопрошать?! – возмутился Федор. – Будь моя воля, я б ему иных лекарей прислал, кои в Константино-Еленинской башне сиживают.