— Я помню, что ты не в своем уме, Кассандра. Но похоже, твое сумасшествие прогрессирует.
Продолжая целиться ей в голову, он левой рукой без малейшего стеснения ощупал ее одежду и даже, сунув руку под длинную юбку, проверил, не спрятано ли чего между ног. При виде подобных манипуляций Ганс покраснел.
— В последнее время, — усмехнулась она, — уже не модно прятать пистолеты за подвязками. Такая жалость!
Гиацинт, игнорируя издевку, продолжал шарить, потом, выпрямившись, победно потряс каким-то продолговатым металлическим предметом:
— Надо отметить, что ты не утратила былых похвальных навыков.
Он бросил мне свою находку — складной нож с тремя лезвиями. Я поймал его на лету и засунул в задний карман шортов. Это была одна из тех миниатюрных, но смертоносных игрушек, которые подчас фигурируют в гонконгских триллерах.
Поймав мой изумленный взгляд, молодая женщина иронически подмигнула. Потом изящно опустилась на мою кровать, не обращая внимания на пистолет в руках своего бывшего собрата по оружию, хотя дуло по-прежнему было направлено на нее.
— Я наслышана о вашем атлетическом телосложении, профессор Лафет, но должна признать, что рельефность вашей мускулатуры превосходит все ожидания, — заметила она, вынимая сигарету из моей пачки, которая вместе с прочими принадлежавшими мне пожитками валялась на полу.
Она успела вытряхнуть на пол весь наш багаж и, видимо, расшвыряла его ногами.
— Где анк? — спросила она и, заметив, как Ганс, отпрянув, вцепился в ремень своего рюкзака, обронила: — Ясно…
— А где посох? — откликнулся Гиацинт, поднося к ее лицу свою зажигалку с трепещущим язычком пламени.
Она выпустила из своего чувственного рта, изогнутого в хищной усмешке, длинную струю дыма.
— Посох в музее, не так ли? — вмешался я.
— Вы там были? — осведомилась она и, когда я покачал головой, снова усмехнулась: — Счастлива, что могу избавить такого заслуженного археолога, как вы, профессор, от лишних хлопот. Здешний ассортимент столь убог, что превращает звание музея в чистую фикцию. Обветшалые подделки да искореженные обломки — вот и все, чем добрейшие монахи рассчитывают утолить любознательность посетителей.
— Однако же что-то… похитили? — рискнул вставить Этти.
Кассандра обернулась к нему, обозрела детально, с головы до пят, и в ее изумрудных глазах зажегся алчный блеск. Затем, снова обращаясь к Гиацинту, она полюбопытствовала:
— В какой языческой преисподней вы раздобыли этого ведического Аполлона, отец мой?
Но Этти, казалось, нисколько не смутили ни вольность ее речи, ни подразумеваемые инсинуации.