Выпив чашку чаю и еще раз выслушав заверения, что ему больше не нужно печься ни о деньгах, ни о юридических процедурах и его роль сводится отныне к заботам о здоровье нашего отца, Навабраи, избавленный от непосильного бремени, заметно воспрянул.
Я же, больше не медля, оставил его в компании Этти и поспешил в свою комнату, чтобы, как было условлено, позвонить Франсуа Ксавье. Затем я упаковал полученный от Гиацинта меч в плотную желтоватую бумагу и засунул в картонный футляр из-под какой-то декоративной афиши Этти. Завтра в кафе неподалеку от Биржи мне предстояло передать его Франсуа.
Хотя это оружие являлось бесценной музейной редкостью, я не удосужился как следует его рассмотреть. По правде сказать, мне было все равно. Ныне, семь лет спустя, я даже не смог бы его описать. Меня тогда слишком занимало другое…
Назавтра около полудня Навабраи вылетел в Дели, захватив с собой пять тысяч долларов наличными, что по индийским меркам являлось целым состоянием.
К двум часам того же дня, вернув меч Франсуа Ксавье, который рассыпался в изъявлениях благодарности, я возвратился в Барбизон. Этти сидел в библиотеке, сгорая от нетерпения.
— Нас ожидает Эрнесто! — возвестил он, не позволив мне потратить ни минуты на приготовление кофе или хотя бы на сигарету.
И вот, только приехав, я снова помчался в столицу, а беспощадное солнце обдавало меня мертвящими волнами жара.
Дом, где находилась квартира Эрнесто Мендеса, располагался на севере Парижа, в квартале под названием «Золотая капелька». Покрутясь добрых полчаса по узким улочкам, полным кухонных ароматов и прохожих, явно воспринимавших «зебры» на асфальте как экзотические уличные граффити, не более того, я наконец нашел местечко для парковки напротив лавчонки с камерунскими пряностями.
— А между прочим, мы уже давно ничего не ели, — заметил Этти, показав на картонку с почерневшими бананами.
Жареные бананы — блюдо, которое он обожает готовить. Вообще мой братец — завзятый кулинар.
Я подтолкнул его к новенькой входной двери, блестевшей свежим лаком, что в таком квартале не могло не удивлять.
— Покупками займешься после: мы опаздываем на добрый час.
Холл дома, где нас ждал Мендес, со стенной росписью и плиточной мозаикой под ногами напоминал о моде тридцатых годов. Чтобы подняться на последний этаж, мы вошли в лифт из витых стальных решеток.
Я спросил у Этти:
— Дом все еще в его собственности?
Он кивнул:
— Ну да! Фактически… я еще ничего не говорил ему о папе.
— Почему?
— Увидишь его — сам поймешь.
Мы вышли из лифта, и я, смущенно озираясь, позвонил в единственную дверь, выходившую на лестничную площадку.