На другой день утром я получаю записочку: «Если пойдете сегодня на каток, то заходите за мной. Н.» И с этого дня я с Наденькой начинаю аккуратнейшим образом посещать каток и всякий раз, слетая вниз на санках, я аккуратнейшим образом произношу вполголоса одну и ту же фразу:
— Я люблю вас, Надя!
Скоро Наденька привыкает к этой фразе, как к морфию или опиуму. Она жить без нее не может. Правда, лететь с горы по-прежнему страшно и ужасно, но до опасностей ли тут? Отнимите у Наденьки санки, и она спустится вниз на коленях… Были бы услышаны те слова, а до остального ей дела нет…
А слова любви по-прежнему составляют загадку… Подозреваются двое: я и ветер… Кто из двух грешен — Наденьке неизвестно. В один из полудней, отправившись на каток solo и спрятавшись в толпу, я вижу, как к горе подходит Наденька и ищет глазами меня… Затем она робко взбирается вверх по лесенке… Как ни страшно ехать одной, но она должна, наконец, попробовать: будут лы слышны те ядовитые, сладкие слова, когда меня нет? Я вижу, как она, бледная, с раскрытым от ужаса ртом, садится в санки, закрывает глаза и, простившись навеки с землей, трогается с места… «Жжжж»… — жужжат полозья. Слышит ли Наденька те слова, я не знаю… Я вижу только, что она поднимается из саней изнеможенная, красная… Судя по ее лицу, она и сама не знает, слышала она что-нибудь или нет… От страха у нее ушла душа в пятки, а вместе с душою слух, зрение, мозг…
Но вот наступает весенний месяц март… Солнце становится ласковее, а земля серее и угрюмее… Наша льдяная гора темнеет, теряет свой блеск и начинает киснуть… Мы уж перестаем кататься… Бедной Наденьке уж больше негде слышать тех слов. Кто когда-нибудь бросал курить или отвыкал от морфия, тот знает, какое это лишение…
Однажды в сумерки я сижу в садике, прилегающем к домику, в котором живет Наденька. Еще достаточно холодно, на земле снег, деревья мертвы, но уже попахивает весной… Я вижу, как Наденька выходит на крылечко и устремляет печальный, тоскующий взор на голые деревья… Весенний ветер бьет ей прямо в бледное, унылое лицо… Он напоминает ей тот ветер, с ревом которого она там, на льдяной горе слышала те четыре слова, и она делает грустное, плачущее лицо, как бы прося этот ветер принести ей те сладкие слова… Я воровски крадусь к кустам, прячусь за них и, дождавшись, когда через мою голову летит к Наденьке порыв ветра, говорю вполголоса:
— Я люблю вас, Надя!
Боже мой, что делается с Наденькой! Она вскрикивает, улыбается во всё лицо и протягивает навстречу ветру руки… Этого мне только и нужно… Я выхожу из-за кустов и, не дав Наденьке опустить рук и разинуть рот от удивления, бегу к ней и…