— Могем! Теперь ты веди…
Алексей себя упрашивать не заставил и моментально обрушил на слушателей искрометный канкан Оффенбаха. Вволю помучив уже с трудом успевавшего за ним концертмейстера, Алексей перескочил на другой канкан, народный, и окончательно поверг всех в восторг, когда подключил к пианино и баяну третий инструмент — собственный хорошо поставленный баритон. Взмахнув головой, он запел:
Была я белошвейкой,
И шила гладью,
Потом пошла на сцену
И стала… примой.
Певицей знаменитой,
Почти звездою -
Как трудно заработать
На жизнь… искусством!
И все дружно, экстатически подхватили:
— Па-рам-пам-пам! Па-рам-пам-пам!
Успех был безоговорочный. Эдуард Борисович подскочил к раскрасневшемуся Алексею и шумно расцеловал его.
— Голуба! Все, завтра ко мне в оркестр! В шампанском купаться будешь, в золотой унитаз какать! Нет, ну ты подумай, самого Синоманского уделал, а?
Женщины визжали и пачкали лицо Алексея губной помадой. Комендант протиснулся мимо них с полным стаканом водки.
— До дна, Леха! Заслужил. Праздник продолжался.
Алексей с трудом разлепил левый глаз, потом правый, охнул и поспешно закрыл глаза. Снова открыл, но то, что он успел увидеть в первый раз, никуда не исчезло.
Он лежал, накрытый ватным одеялом, прижатый к оклеенной газетами стене в торце узкой и очень длинной комнаты. Сквозь далекое окно сочился серый предрассветный сумрак, падая на убогую обстановку. У той стенки, в которую упирались его ноги, рядом с кроватью, точнее, неопределенным лежбищем, широким и мягким, стояла швейная машинка с ножным приводом. Над ней — рамка с несколькими неразборчивыми при таком свете фотографиями, далее ряд гвоздей, с одного из которых свисал его бушлат. Потом дверь с облупившейся краской, ряды навесных кухонных полок, завешенных марлей, под полками — когда-то зеленая, явно садовая скамейка. Голова Алексея упиралась в третью стену, где впритык к лежбищу стоял пузатый черный шкаф, закрывая вид на остальную часть комнаты. На шкафу сидела, кокетливо склонив белокурую фарфоровую головку, матерчатая кукла в бархатном бордовом платье — старинная, дорогая, совершенно здесь неуместная. С потолка свисала лампочка с абажуром из газеты. Рядом с ним кто-то негромко сопел. Алексей откинул одеяло и, прищурившись, посмотрел на спящую фигуру. Из легкой ночной рубашки выбилась грудь — большая, белая, чуть рыхлая, но в целом ничего. Женщина. Длинные светлые волосы закрывали лицо, так что Алексей разглядел только ухо и часть щеки. Аккуратно двигая непослушными ногами, Алексей перелез через женщину и, уже стоя на полу, прикрыл ее одеялом.