— Тогда следующий вопрос к вам, отяцкие и переяславские, — начал сызнова речь староста. — Вот перед вами стоит Трофим Игнатьич, службу у князя переяславского несший десятником. Всем вам ведомо, что сотворил он. Его усилиями добрались и осели мы на берегах этих. Вместе с Иваном Михайловичем, что воеводой отяцким был в походе их, добивал он на пажити этой тех буртасов, что пришли к нам с разбоем. И с новгородцами он же ратился. Кликнуло войско ратное его воеводой, да и ранее исполнял он все воеводские дела. Однако же и к вам, мужам переяславским да отяцким, спрос есть, поскольку он у нас иной раз и мирскими, торговыми делами занимается. А спрос этот таков... признаете ли вы его главой над собой, всеми своими семьями и своими делами, где я, как староста, буду лишь помощником ему в мирских свершениях? Может, обиду какую кто на него затаил? Выходи да перед честным людом сказывай все.
Пока Пычей переводил сказанное, в рядах переяславцев негромко перекатывался шум обсуждения. К нему добавился нарастающий гул со стороны отяков, получивших свою порцию информации. На холм, споткнувшись к всеобщему веселью, взъерошенный и помятый, выбрался Фаддей и, бросив, чтобы покрасоваться, плетенную из тонких сосновых корешков шапку на землю, крикнул:
— Да все мы знаем Трофима Игнатьича! Люб он нам! Пусть будет! — и остался на холме, почему-то не решаясь спуститься обратно.
— Да шо ты вылез-то на вид и назад не идешь, али не милы мы тебе? — Могучий голос Фроси перекрыл возникший было шум. — Не твое дело стоять над нами. Сей миг, как вылез, так и взад засунем.
Не полностью расслышав сей монолог, Фаддей дернул рукой, чтобы прикрыть себя с тыла. Это вызвало сдавленное хихиканье в первых рядах, прикрытое массовыми действиями по поправке усов и бороды. Заметившая все Ефросинья продолжала:
— А если противиться будешь, так еще и маслом смажем, чтобы легче ходило! Это что же получается, воевода? Бабы облегчения просят, а он в отказ пошел?
Тихие смешки начали переходить в гомерическое повизгивание.
— И какое же облегчение себе бабы просят? — вмешался воевода, кусая губу, чтобы сохранять серьезный вид. — Вроде Фаддей вам ни в чем не отказывает, даже наоборот. Слышал, гоняют его бабы почем зря от желания его облегчение вам принести.
— От, и ты туда же! Кабы он с этим делом проворил хорошо, то и гнать бы его никто из баб не стал бы, — поддержав ехидный тон, продолжила возглашать на всю пажить Фрося. К смеху переяславцев прибавились отяки, до которых, наконец, довели тонкости перевода.
— Он сию срамную деревяшку переделать отказывается. — Предводительница переяславских баб подняла над головой горбушу и встала в позу, подбоченившись. — Али у него у самого такой же плюгавенький, как это косовище, такой же кривой и малый? Так пусть в мыльню пойдет, мужей посмотрит, оценит, каковы они должны быть!