Страшила-горничная, которую Валентина выловила в коридоре, погладила один из диоровских костюмов, которые они утром нашли на полу, и расхохотались, вспомнив сцену в магазине.
– Красный, – сказал Невский, когда они распаковали большой сверток.
– Красный так красный, – ответила, смеясь, Валентина и закружилась с костюмом в руках по гостиничному номеру.
В окна било утреннее солнце, врывался прохладный влажный воздух с ароматами горячего теста, булочек и мокрых истерзанных листьев, которыми была устлана земля. Хотя, скорее всего, Валентина сама придумала все эти запахи, потому что их номер находился на десятом этаже и вряд ли туда могли залететь эти свидетельства существования реальной жизни вокруг. Однако действительно пахло кофе, возможно, кто-то на этаже растворил его в кипятке, не желая спускаться в ресторан для завтрака.
– Я редко езжу на метро, – сказал Игорь, когда они, прижавшись друг к другу, мчались под землей в вагоне метро.
Свет, тьма, гул в ушах, бесстрастный голос диктора, объявляющего станции…
На Тверской зашли в кондитерскую, взяли печенье, шоколад и сели в скверике на Пушкинской площади. На скамейке, прижавшись друг к другу, томились неизведанным сильным чувством невозможности обладания прямо здесь, посередине Москвы. У Валентины кружилась голова, Невский же вообще не пошел на работу.
– Подожди минутку, мне надо срочно позвонить, – он ушел, а она, оставшись одна, почувствовала себя настолько брошенной и одинокой, что как будто бы только что заметила, что кроме Невского в мире существуют еще люди, которые с равнодушным видом проходят мимо, погруженные в свои мысли, и им нет никакого дела до девушки, сидящей на скамейке в ожидании мужчины.
«А вдруг он не придет?» От этой мысли у нее запылали щеки. Она испугалась, как ребенок, брошенный родителями в городе.
Поэтому, когда она вновь увидела его и поняла, что все это ей не приснилось и что она действительно провела ночь в гостинице с этим мужчиной, сердце ее учащенно забилось. В голове скопилось столько розовой и дурманящей мути, что захотелось ясности, определенности. Валентина уже собиралась сказать что-то Игорю, но он сел рядом с ней, обнял ее и нежно поцеловал в уголки губ.
– Мне как-то не по себе, – сказала она слегка охрипшим от волнения голосом. – А тебе?
– А я позвонил на работу и сказал, что заболел, чтобы начинали обзванивать всех без меня. Пусть собираются, Родиков все решит. У него светлая голова…
– Ты не пойдешь на работу?
– Я не могу. Даже, если бы я туда и пришел, то все равно от меня проку мало. Пойдем? – Он привел ее в Музей революции, где пряталось небольшое уютное кафе с тихой музыкой.