Благовещенье (Пискунова) - страница 7

А мне бы за крылья поймать сороку.
И на высокую встать гору,
Чтоб попытаться достать до рая
Или хотя бы до облака белого.
Стебли зеленые иван-чая
Наспех сделать меткими стрелами...
Но…. Тихо в углах НЕ МОИХ комнат,
Только рассветных лучей пенье.
Время идет и никто не помнит —
День моего НЕРОЖДЕНЬЯ!

Дурочка Божия

Презрев
Все то, что предписано, то, что положено,
Вне любых социальных групп
Живет безвестная дурочка Божия,
Не знавшая вкуса мужских губ.
Богатств не имея — на жизнь не сетует,
Светла и радостна всякий час.
Проснется, оденется в платье серое,
Платок повяжет до самых глаз.
Всегда поможет, о горе ведая,
Её устам непривычна ложь.
Ей в спину сочувственно шепчут: «Бедная!...
Не дал Бог разума, что возьмешь?»
Повсюду сплетни, упреки, шуточки,
Кивает, глупая, всем подряд —
Легко живется Господней дурочке,
Она как будто царствует над
Табачным дымом и сытой улицей,
Над скорлупою бетонных стен.
Ребенок Вечности — сладко щурится,
Наивно властвуя надо всем.
При личной встрече, слегка юродствуя,
И ловко спрятав седую грусть,
Она ночами читает Бродского
И знает Тютчева наизусть.
Разбудят клавиши — пальцы плавные
И Григ проснется в движенье нот,
Но только это — совсем не главное.
А что в ней Главное — кто поймет?
Сложить в костер все, что раньше прожито,
И благодатного ждать огня.
Молчит и кается, дурочка Божия.
Прости мне, Господи, что не я.

Верим

Верим в то, чего нет.
Верим в тех, кто не с нами,
Ставим в храме свечу — просто так,
От тоски.
А пророков опять
Побивают камнями.
Я сижу и молчу, выплавляя стихи.
Наши руки в мозолях
От сотен распятых.
Наши души в угаре от сажи и тьмы.
Мы святых приравняли давно к психопатам.
Так во что же мы верим? И верим ли мы?

Плачу...

Плачу, спотыкаюсь, на части рвусь.
Я кричу, а город — такой спокойный!
И звучит мне в спину трамвайный блюз,
А хотелось, чтобы звон колокольный.
В проводах и лампах играет ток,
Разноцветных вывесок рваный пояс.
И Пикассо в небе рисует смог,
И забыты крылья Рублевских Троиц.
Здравствуй. До свиданья. И будь здоров.
Где была икона, теперь парсуна.
Над толпой смеется безумный Орфф
И поет привычное: «O, Fortuna!»
Прячу от прохожих усталый взгляд.
Рассыпает листья парад осенний.
И рифмуют люди жаргон и мат,
И страдает где-то немой Есенин.
Горизонт задавлен десятком спин,
Только где-то сверху полоски молний.
Запеленут город в афиши «Queen»,
А хотелось, чтобы в звон колокольный...

Бегство в Египет

Мы привыкли, что их горе — блеф,
А они — часть общего ландшафта.
Этакий занятный барельеф,
Люди-камни, вечные как завтра.
Каждый день, у каждого угла
От картин таких куда нам деться?
Девочка — чумаза и смугла —