В лагере Алезии началось большое движение. Мужчины бежали на площадь, надевая каски. Головные уборы были двух видов. Для мужчин с неустойчивыми нравами были каски с перьями, а для женатых — с рогами.
Мимо палатки Берюрикса проходил старый галл с помятыми усами.
— Что за шум? — спросил Берюрикс,
Старый галл (которого звали Пинюшиксом) тряхнул головой.
— Генерал будет говорить, — сказал он блеющим голосом.
Со своими рогами он и в самом деле походил на старого грустного барана. У него гноились глаза, а шея была как виноградная лоза.
— Опять! — проворчал Берюрикс. — Опять бла-бла-бла![1] А после своих красивых слов он нас еще и заставит хором петь «Жерговину»>{9}. И так уже сил ни на что не осталось!
Пинюшикс одобрительно кивнул, отчего его каска сдвинулась, и удалился шагом, в котором совсем не чувствовалось калорий. Берюрикс вошёл в свою палатку и, подойдя к спящему друиду, дал ему хорошего шлепка по заднице.
— Вставай, девочка, уже время!
Друид потянулся и зевнул. Полная, крепкая грудь высунулась из выреза его белых одежд.
— Спрячь свою ферму! — приказал Берюрикс. — Если ребятишки увидят твое богатство, они поймут, что ты не друид!
Малышка послушно вернула беглянку в камеру заточения.
— А усы? — подскочил Берюрикс. — Куда ты подевала усы, детка?
— Наверное, упали, когда я спала, — вздохнула подружка воина.
Она стала искать между шкур, лежащих на полу. Её замедленные со сна движения становились всё более лихорадочными.
— Я их не нахожу! — зарыдала бедная девушка.
— Ну и дела! — пожаловался на судьбу солдат Берюрикс. — Без усов тебе нельзя показываться на люди, подумай сама!
Ложный друид обхватил голову руками и принялся думать.
— Я их сняла и положила на циновку рядом с кроватью, — вспомнила она вдруг.
Берюрикс побледнел.
— Твою в солнце мать! — выругался он грубо. — Я их выкурил!
— Что?! — подавилась его подружка по палатке.
— Я подумал, что это была кукурузная ость>{10}, понимаешь?
— Ничего себе ость, это усы моего дедушки! — возмутилась она.
Она начала плакать оттого, что её семейная реликвия вдруг превратилась в дым. Расстроенный Берюрикс чесал своих телесных вшей.
— Я извиняюсь, — пробормотал он, — мы так ослабли, что немудрено ошибиться.
— Что теперь со мной будет?! — возмущалась девушка. — Я пошла на такой риск, чтобы быть с тобой рядом, и вот что из этого вышло из-за твоего легкомыслия.
Доблестный Берюрикс постукивал по своему щиту, напевая «Омела, новый год».
— И это всё, что ты можешь мне сказать?! — возмутился лжедруид.
Берюрикс поднял голову. Его исхудавшие щёки обрюзгли, словно ягодицы старой девы. Холодный огонёк светился в голодных глазах.