Он толкает свою благоверную. Слониха падает со стула, и мы спешим поднять её и обработать ей ушибы.
— Слушай, Толстяк, — возмущаюсь я. — Я только что обещал Генриха Четвёртого почтенной публике, и я сдержу слово. Только не рассчитывай на то, что я тебе потом дам второй сеанс.
Берю думает, трёт глазенапы, смотрит на Берту, которая на три четверти загазована, и шепчет:
— Если ты даёшь Генриха Четвёртого в таком тоне, я обойдусь без него. Я жил до этого дня, и буду жить после. Тем более что про него я кое-что знаю.
— Да ну?
Берю выставляет мизинец, которым можно накрыть пятифранковую монету, и декламирует:
— У него был министр, которого звали Сюлли Прюдом, он любил рагу в кастрюле и был убит в Гайяке.
Общий смех подтверждает несовершенство его знаний. Он маскируется в своё платье и в своё достоинство, поправляет доспехи коннетаблю и собирается уйти.
Девственницы обступают его. Одна плутовка, смуглая как Андалузия, обвивает руками его зоб.
— Нет, нет, нет! — распевает она. — Вы не уйдёте!
От этого его маятник начинает двигаться. Берю набрался, но остаётся покладистым, такой он. Он переводит свой студенистый взгляд на малышку (одетую под Агриппину).
— С такими усами вы меня просто обезоружили, — признаётся он нежному ребёнку, у которого тут же опускаются веточки.
Берю толкает своего коннетабля в кресло, которое тот только что покинул.
— Хорошо, — соглашается Феномен, — но только про Генриха Четвёртого, а потом я сваливаю: мне нужно готовить удочки.
— На чём я остановился? — спрашиваю я.
Я слегка плыву; дым, большое количество сказанных слов, шампанское — от всего этого мутнеет серое вещество.
Берю объясняет:
— Генрих Третий схлопотал тесак в брюшную полость и сложился в ящик. Но перед тем как отъехать в Пер-Лашез, он сказал, что его подменит король Лазарский. Вот на этом ты и слил.
— Спасибо, — говорю я. — Таким образом, Генрих Наваррский наследует трон у Генриха Третьего. Он и так уже правил с акцизной маркой Генриха Третьего. Он был Генрихом Наварры, а теперь стал Генрихом Четвёртым Франции. Как ни гляди, а это повышение. Начинается великая династия. Но он начинает плохо, ибо, не будем этого забывать, Генрих Четвёртый — протестант. Вот только во Франции ещё не было королей-протестантов, и народ даже не хотел об этом слышать. Битва, затем другая (в частности, в Иври-ля-Батай>{101}, который в то время назывался Иври-де-Лэр).
Противником Генриха была всё та же б… Лига. На этот раз, когда Гизов уже завалили, во главе разъярённых лигёров стал Майенн.
— Это были крепкие ликёры, — замечает противный Берю.