Никто не смеётся. Он запустил каламбур, а в ответ — молчание. Он дёргает волосок из носа, чтобы пустить слезу, подхватывает её проворным языком и делает мне мимику, чтобы я продолжал.
Я подчиняюсь.
— Генрих Четвёртый — это приятель Истории. Когда его вспоминают, сразу же поднимается настроение. Его личность излучает тепло и дружелюбие. К тому же он грязный, и от него разит чесноком, что его делает ещё человечнее.
— А правда, что у него была белая лошадь, про которую всё время спрашивают, какого она была цвета? — волнуется Ужасный.
— Точно, Толстяк.
— Ему не стоило влезать на белую лошадь, — заявляет в категорической форме мой друг.
У него требуют объяснений.
— Подумайте сами, — говорит он. — Если Генрих Четвёртый был грязным, на белоснежном унитазе он должен был казаться ещё грязнее; белый цвет такой предательский!
Мы принимаем его аргументы.
— В течение двух лет, — повествую я, — продолжаются жестокие схватки между гугенотами и католиками. Католиков было больше, но у гугенотов был Генрих Четвёртый. Такой предводитель, как он, поднимает дух. А дух — это нерв войны наряду с деньгами. Тугриков беарнцу не хватало, но мужество он раздавал бесплатно во время завтрака. «Собирайтесь к моему белому султану! — говорил он своим бойскаутам. — Вы его всегда увидите на тропе чести».
— Явно твой наваррец был неравнодушен к белому цвету, — усмехается Пухлый.
— Таким образом, религиозная война продолжалась с переменным успехом, если использовать принятое выражение. То католики брали верх, то протестанты. Генрих Четвёртый одержал победу в Иври и в Арке, но это были только кажущиеся победы. На самом деле он недостаточно силён, чтобы воспользоваться ими, и он топчется перед воротами Парижа, не будучи в силах взять город. И тогда англичане предлагают ему помощь в обмен на де Кале, который не давал им покоя, но он отвергает их предложение с возмущением. Генрих был патриотом. Гугенот, но прежде всего француз. Можно ставить друг другу банки, но не крошить территорию. Через два года после этой разборки он играет парижанам сцену «Я вас понял» и меняет религию. Такого финала никто не ожидал. Все просто вошли в столбняк. И в Париже началось ликование, ибо он стал объектом народной любви, это неоспоримый факт. Некоторые мужики просто созданы для славы, и им достаточно появиться, чтобы обворожить; тогда как другие могут выкрасить свою Вандомскую колонну в зелёный цвет, вставить себе в задницу двенадцать павлиньих перьев и декламировать тираду из «Сида» или стансы Софии, и не обратить на себя никакого внимания. Все знали, что беарнец был мужик реальный. Он не был педиком! Его не хотели, потому что с религией не шутят, но в глубине души они к нему тянулись.