Он на меня давит. Маман говорит, что выезжает со мной за город часто, что не совсем правда. Тогда я спрашиваю её взглядом. У нас с Фелиси есть свой тайный язык. Нет, не карточный код с тайными знаками или семафорный метод. У нас с ней всё на блеске в глазах. На пузырьках шампанского. Я спрашиваю её левым глазом: «Хочешь?» Она отвечает правым: «Смотри сам, я не против».
Надо сказать, что когда маман рядом со мной, ей больше ничего не надо. Если бы я ей предложил поехать в соляные копи Силезии или спуститься на глубину в батискафе, она бы тут же согласилась.
Я заправляю простыни и зеваю как лев Метрополитена.
— Слушай, Толстяк. Я поеду с вами, но при одном условии: сегодня ни слова об истории Франции. Мне нужна передышка. Сегодня ночью мне приснился кошмарный сон с Изабо де Бавьер, Карлом Шестым и Карлом Отважным в масштабе голливудского блокбастера.
У него завязывается узлом пищевод. Я вижу по его ужасным глазищам и по рту в форме ануса, что это и было его тайным желанием и что он разочарован до глубины души.
— Как хочешь, парень, вздыхает он. — Надеюсь, ты не подумал, что я пришёл только из-за этого?
— Я не подумал, — вру я, — просто я предупреждаю.
На этом я прошу оставить меня одного, чтобы ополоснуться и придать моим щекам бархатистость, от которой дамы без ума.
Полчаса спустя мы выкатываемся. Маман надела свой чёрный клеёнчатый плащ и не забыла прихватить с собой курицу в желе. Она садится на заднее сиденье в машине Толстяка вместе с Бертой. «Месье впереди!» — говорит последняя, которая, похоже, решила меня поддеть.
Берта сегодня — это что-то! Она надела мужские брюки (настоящие, с ширинкой, бретельками и карманами для револьвера). Корма у неё стала как у кобылы, которая развозит лимонад. Её нормандский шкаф принял фантастический объём. Похоже, в этом мире просто не существует мебели, способной её приютить. Такой станок может поместиться только в самосвал. Поскольку теперь она уже вошла в роль Жорж Санд>{104} (почувствовала вкус к переодеванию), напялила рубашку своего мужа и надела его куртку из почти-натуральной-замши. И ещё, поскольку в этой проклятой жизни надо всегда выкладываться полностью, она убрала наверх волосы и надела кепку. Толстяк считает, что она выглядит легкомысленно, Я не возражаю. Возможно, он и прав. Чтобы сохранить свою женственность или хотя бы намекнуть о ней неучтивому прохожему, Б. Б. нацепила серьги величиной с люстру большого салона Елисейского дворца. Вообще-то она похожа на своего Толстяка. Глядя на них, понимаешь, что у супругов в пожилом возрасте появляются общие черты. Берю, мрачный с тех пор, как я ему объявил, что сегодня уроков не будет, говорит, что его жёнушка выглядит как старая лесбиянка. По, вместо того чтобы вскипеть, Б. Б. смеётся. Такая мужеедка, как она, не обращает внимания на подковырки. Она выше этого. С её репутацией ноги говорят сами за себя, как чулки «Марни»