— Он был прав, — одобряет Берта. — Мы здесь дышим парами бензина…
— Когда Жанна выздоровела, она отправилась воевать в Компьень, и там-то всё и испортилось. Бургундцы захватили её в плен и продали англичанам!
Берю качает головой.
— Никогда не поверил бы, что они способны на такое, — говорит он. — У меня куча приятелей бургундцев, и они никогда не сделали бы такую подлость! Для виноградарей это было бы бесчестьем! С другой стороны, лучше продать Жанну д'Арк англичанам, чем урожай? И что, они её сожгли?
— Да, после судилища, на котором её объявили колдуньей.
— Ужас, ужас, ужас! — ревёт трижды и слева направо Берта Берюрье.
— Пришлось подождать более пятисот лет, чтобы маленький боксёр Альфонс Алими>{59} отомстил за неё во Дворце спорта в Лондоне, — добавляю я.
— Долго, — замечает Берю. — Скажи мне, Сан-А, почему святые, которые втянули её в эту передрягу, не пролили хороший дождь на её костер в тот момент, когда палач чиркнул своей зажигалкой?
— Может быть, потому, что она должна была испить до дна свою чашу, чтобы стать тем образом, который ты знаешь! Видишь ли, Берю, многие люди бывают полезнее для своей страны, когда они мёртвые, а не живые. Когда она сражалась, её поднимали на смех, чернили, не верили в неё и в её миссию. Как только она превратилась в пепел, она стала эмблемой, и Франция снова овладела собой. Она стала Жанной д'Арк только после своей гибели. Если бы она была живой и выбила англичан за пределы Франции, вполне возможно, что впоследствии она бы вышла замуж, нарожала детей и превратилась бы в дородную женщину, как Изабо де Бавьер, с тремя подбородками и с расширенными венами. Она бы ушла из истории через кухонную дверь! Вот только матерям семейств памятники не ставят, Берю. Жанну хотели видеть со знаменем в руке, а не с детской бутылочкой. Она спасла Францию не потому, что сражалась, а потому, что сгорела.
— Во всяком случае, — говорит Берю, — она выиграла по всем статьям, плутовка, потому что её статуи выставлены не только в церквях, но и на городских площадях. А что же король обо всём этом думал?
— О, вот этот как раз был грешником. Девственницы его интересовали только потому, что они сразу переставали ими быть благодаря его стараниям. Он проводил весёлые дни в компании со своей фавориткой, которую звали Аньес Сорель.
— Погодите, — прерывает меня Б. Б., - Аньес Сорель — это не мать Сесилии Сорель?>{60}
— Нет, милейшая, это её дочь!