История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века (Дар) - страница 59

— О чём задумалась, женщина? — спросил её месье д'Арк, толкая перед собой ручную тележку.

— Меня беспокоит наш ребёнок, — призналась она.

Отец д'Арк бросил ручки тележки.

— Уж не заболела ли она? Последнее время она какая-то бледная.

— Нет, — сказала его жёнушка, — она не заболела, но с ней что-то происходит. Мне кажется, у нашей дочери что-то с головой.

— Может быть, плеоназм[18], — прошептал д'Арк-отец.

— Она говорит, что слышит какие-то голоса, пока пасёт баранов.

— Она себя принимает за… — начал д'Арк.

И он замолчал, ибо не нашёл сравнения.

— Во всяком случае, она их пасёт плохо. Не далее как вчера пропал один ягнёнок. Если так будет продолжаться, её нельзя будет выпускать в поле.

Он плюнул на свои мозолистые ладони и сказал, взявшись за ручки тележки:

— Скоро она сама себя пасти будет, если так дело пойдёт!

Он хотел было вернуться к своей работе, как вдруг жена его остановила:

— Ты знаешь, что они ей говорят?

— Что они могут говорить, если их нет. Всё это происходит в её бедной голове. Надо ей дать отвара морозника.

— Иоанна говорит, что это голоса святого Михаила, святой Маргариты и святой Катерины.

— Святой Катерины! Если так будет продолжаться, она у нас сама останется необкатанной, — вздохнул отец д'Арк и перекрестился. (Он был неграмотным, но креститься умел.)

К его опасениям подруга добавила новые:

— Эти блаженные ей говорят, что она должна спасти милую Францию и короновать их светлость дофина Карла в Реймсе! Ты можешь себе представить, насколько это сложно! Наша Жанетта не может даже убрать навоз в хлеву, и она собирается воевать с этими противными англичанами!

Папа д'Арк рассмеялся громко и от души над такой заманчивой перспективой. Но озабоченное лицо жены быстро прогнало его весёлое расположение.

— Пожалуй, пойду взгляну на это дело поближе, решил он. — Если святые разговаривают с нашей дочерью, я хочу услышать их своими ушами. В конце концов, я её отец!

И, оставив жену и тележку, он пошёл на пастбище, прижимаясь к кустам.

Амедей Берюруа, шестнадцатилетний оболтус с хитрыми глазами, был горазд на всякие выходки. Его родители были неисправимыми пьяницами — которых, кстати, никто никогда не пытался исправить, — поэтому юный Амедей рос сам по себе, промышляя то воровством, то нищенством. В это трудное время милостыни стали редкими, и юный бродяга был в отчаянии. Его часто видели с развязными девицами поблизости от ферм, высматривающими редкую птицу, копавшуюся в низкокалорийном навозе. Берюруа не раз получал удары палкой и даже вилами. И всё же ему иногда удавалось свернуть шею какой-нибудь домашней птице, и не один петух умер насильственной смертью, издав последнее жалкое кукареку.