Опасность становится реальной, когда видишь плавники мадам! Близится минута, когда нас вытолкнут из дома ногой под зад. Пора прикрывать тылы, ибо с народом, который не может садиться, можно делать всё, что угодно. Положение сидя — самый фундаментальный знак непочтения и самообладания. Народ, который стоит, готов шагать в ногу. Чувство независимости людей кроется не в глубине его души, а в его копчике.
— Ладно! Ладно, девушки! — уговариваю я. — Не тормошите Джоконду.
И, пользуясь своим влиянием на массы, и в особенности на женские, я поддеваю малышек.
— Понимаете, — говорю я, — мы находимся в роскошном доме, полном исторических личностей, и я готов поставить сто килограммов лука против крокодильей слезы, что вы не сможете назвать французских королей в хронологическом порядке.
Мой вопрос производит должный эффект. Они оставляют в покое Берю и его Толстуху и принимают мой вызов.
— Мои друзья, Берюрье и я сам, — продолжаю я, — занимались тем, что перебирали в памяти историю Франции. Не хотите ли поиграть с нами?
— Да, да, да! — отвечают мочалки.
— Прекрасно, мои милые, тогда для начала — поцелуй той, которая мне скажет, кто правил после Людовика Двенадцатого.
Сразу же мы как будто оказались в классной комнате. Они переглядываются, хмурят брови, шепчутся, щёлкают пальцами… Одна решается и называет Людовика Тринадцатого (она решила не ходить далеко). Третья говорит без обиняков, что это Генрих Второй (надо же как-то проявить мужество). Никто из них не даёт правильного ответа. Если бы им пришлось сдавать экзамен на бакалавра, они бы засыпались. Единственный диплом, который они способны получить, это бронзовый Шамуа>{78} в Куршевеле. Моя милая Анна делает усилие над собой. Она первая говорит, что сдаётся. Я говорю ей «слабо́?», что склоняет чашу весов в мою сторону.
— Франциск Первый! — выдаю я зычным голосом.
Берти Берю хлопает в ладоши.
— О, шик! — вскрикивает она. — Я всегда к нему питала слабость!
— Ты что, знаешь его? — волнуется её толстокожий.
— Он играл в фильме Фернанделя, — объясняет кашалотиха.
Но это не успокаивает моего друга.
— Берта, мне не нравится, что ты позволяешь себе чувства по отношению к типу из монархии. Не стоит кружить себе голову. Имей в виду, что даже с твоей соблазнительностью ты и король никогда бы не схлестнулись!
— И почему же?
— У тебя слишком независимый характер!
После стычки с девушками Б. Б. успела охладиться до 80 градусов, но теперь она вновь закипает. Она говорит, что может подладиться под любой социальный слой, и что если бы Франциск Первый за ней поухаживал, она бы не растерялась с монархом, и что его бородка уже запала ей в душу. Берю закипает, в свою очередь, и категорично заявляет, что если этот Франциск Первый прилезет к нему в дом со своими вздохами, дело закончится плохо. Я их успокаиваю, сообщая, что Франциск Первый умер в 1547 году и что при всём его величии он никак не смог бы поухаживать за Б. Б.