Присутствующие корчатся от смеха. Берю находит успокоение во второй бутылке шампанского.
— И что же этот Франциск Первый? — спрашивает госпожа Берюрье, урождённая Лякурж.
— Он был одновременно кузеном и зятем Людовика Двенадцатого. В общем, он женился на его дочери Клод де Франс! У Людовика Двенадцатого не было наследника мужского пола. Он знал, что корона достанется кузену Франциску. Чтобы усилить его положение и приблизить своё потомство к трону, он женил его на своей дочери, которой было девять лет!
— О! — восклицает собрание.
Громче всех вопит Берта. Она говорит, что Робер Оссейн>{79} — скот, и выражает всё свое презрение к несознательному королю, который подсунул свою дочку в постель к этому бородатому.
— Ко времени женитьбы, — уточняю я, — Франциск ещё не был Первым и ему было всего четырнадцать лет! То есть маловероятно, чтобы у него в то время была борода.
— А они рано созревали в то время, — восхищается Толстяк. — Лично я, — вспоминает он, — в четырнадцать лет работал у молочника и, конечно же, потихоньку пялил хозяйку, пока её старый готовил свои йогурты. Но чтобы жениться! Да ещё на девятилетней принцессе! Они, наверное, в куклы играли, эти херувимы!
Видя, что его изысканная речь заставила покраснеть несколько девушек, я спешу продолжить:
— Как только он стал королём в 1515 году…
В девяностомиллионный раз Шумливый перебивает меня:
— Говоришь, в 1515 году, Сан-А, мне кажется, я что-то слышал. Это не битва при Марне?>{80}
— Нет, дорогой, битва была при Мариньяне!>{81}
— Точно! Я же говорил, что знаю! И даже то, что её выиграл Франциск Первый. Черт, я забыл, против кого он воевал!
— Он победил швейцарцев!
Берю не верит.
— Ты что-то не то говоришь, парень! Швейцарцы не такие М. У. Д., чтобы воевать. Со своим сыром «эмменталь» и часами-браслетом они не Аттилы!
— Заблуждаешься, Толстая Репа, в прошлом они были лучшими воинами Европы.
— Значит, им расхотелось доживать свои дни с деревянной ногой и с пустыми рукавами, и они стали делать шоколад и салонные часы с кукушкой!
— Одним словом, при Франциске Первом они потерпели поражение. 1515 год для нас самая известная дата. Единственная, которую французы помнят до последнего вздоха.
— Я думаю, — говорит Берюрье, — если твой Франциск Первый пошел на войну, едва успев короноваться, это потому, что дата легко запоминается.
Птички вокруг нас снова взрываются от смеха.
— Этот мужик был не промах, — допускаю я, — и вполне возможно, что его заинтересовала эта сторона вопроса. В каждой войне бывают неожиданные продолжения. Карл Восьмой привёз из Италии неаполитанскую болезнь, тогда как Франциск Первый привёз оттуда Леонардо да Винчи. Вот эта разница между ними и говорит лучше всего о величии этого короля. Итальянские кампании, которые Франция поочерёдно выигрывала, проигрывала, снова выигрывала и снова проигрывала, привели нашу страну к самому великому завоеванию: к завоеванию искусства. В Италии Франциск заразился вкусом к красоте. Он понял, что такое живопись, скульптура, декор! Великолепие, артистизм; одним словом, его увлекло всё итальянское. Его вкус к пышности и торжественности происходит оттуда!