— Очень интересно, — говорит Берта. — И что же, он сдержал своё слово?
— Да. Франциск женился на Элеоноре. Он был джентльменом. Вот только после того, как он женился, он ею больше не занимался.
— И что, она ему ничего не говорила? — удивляется Берю. — А ведь испанки в постели ведут себя очень даже неплохо. У андалузок кровь горячая.
— Франциск Первый пас собственных овечек, понимаешь? Привычка — вторая натура. Если ты накрываешь прибор десять раз подряд с одной и той же, значит, у неё что-то есть для вдохновения, не так ли?
— А Арлекин знал, что его шурин не щекотал подвязки его сестрёнки?
— Все всё знали.
— Понятно. «Минута» и «Канар аншене»>{86}, наверное, в открытую смеялись над ними? Не говоря о сплетнях в «Коммер», которую вообще читают только между строк. Если Арлекин знал об этом, он, наверное, не находил себе места?
Берю не может понять, почему мы улыбаемся, и смотрит на нас с удивлением. Его Дульцинея продолжает исторический допрос. Она хочет знать, какие важные дела ещё сделал Франциск Первый.
— Он сделал кое-что такое, что могло сначала показаться незначительным, но потом имело тяжёлые последствия.
— И что же? — спрашивают меня наперебой.
Прыщавый молодой человек открывает рот, но я опережаю его, ибо я не люблю, когда мне портят эффект.
— Он женил своего сына, будущего Генриха Второго на родственнице Папы… И знаете, как звали это юное создание?
Очкарик снова открывает рот. Я быстро засовываю ему туда сардельку, с шутливым видом.
— Её звали Катрин де Медичи!
Всеобщее возмущение подтверждает мне, что одиозные личности пользуются большей популярностью, чем положительные.
Как обычно, Толстяк лучше всех выражает общее настроение:
— Засада!
Тишина.
Кровожадная Берта спрашивает:
— Он умер молодым или старым?
— В пятьдесят два года!
— На руках у своей супруги, естественно, — говорит она с сарказмом. — Все мужчины, которые «любили жизнь», умирают на руках у своей супруги.
— Только не этот. Он слишком любил своих любовниц.
— У этой Элеоноры, — признаёт Его Величество, — был золотой характер… Отчего же он загнулся?
— Знать бы, отчего умирают короли… Его жизнь была как горящая сигара, вот он и состарился раньше времени. Правда, перед тем, как скончаться он всё же испытал большую радость: он узнал о смерти своего друга Генриха Восьмого.
— Забавно, что эти шалопаи умерли в один год, — говорит Берю. — А что было с третьим?
— Карлом Пятым? Что ж, после смерти своих великих соперников он, естественно, заскучал. Когда ты в делах или в контрах с Генрихом Восьмым и Франциском Первым, и эти два молодца испускают дух, ты быстро впадаешь в тоску. В общем, он предавался грусти ещё с десяток лет, а потом отрёкся от престола и удалился в монастырь.