Ханна тянется за моей ладонью, но я обхватываю себя руками, чтобы избежать её пожатия. На её лице мелькает обида. Чтобы сгладить неловкость, притворяюсь, будто меня познабливает. Странно, почему мне так трудно и неудобно разговаривать с ней? Ведь она — моя заветная подруга, которую я знаю со второго класса, которая делилась со мной печеньем во время ланча, которая заехала кулаком в физиономию Джиллиан Доусон — та как-то брякнула, что, мол, в моей семье процветает Зараза.
— Я устала, — говорю. — К тому же, мне здесь не место. — Так и подмывает добавить: «И тебе тоже», но я успеваю прикусить язык.
— Тебе понравилась музыка? Правда, классная группа?
Ханна какая-то натянуто вежливая, совсем на неё не похоже, и я ощущаю глубокую, резкую боль под рёбрами. Как будто мы — чужие друг другу. Она тоже ощущает неловкость в разговоре со мной.
— Я... Я не слушала.
Мне почему-то не хочется, чтобы Ханна знала: да, я слышала эту музыку, да она не просто классная, она чудесная. Слишком это интимное чувство. Оно повергает меня в смущение, даже в стыд. Поэтому, несмотря на то, что я проделала весь путь на ферму «Поющий ручей», нарушила комендантский час и прочее и прочее только затем, чтобы извиниться перед подругой, ко мне возвращается чувство, родившееся этим утром: я больше не понимаю Ханну, а она совсем не понимает меня.
Мне хорошо знакома двойственность, состояние, при котором думаешь одно, а делаешь другое, постоянное мысленное перетягивание каната. И Ханна явно выпала в ту, другую, теневую половину, в другой мир, мир запретных мыслей, мир неназываемых людей и вещей.
Может ли так быть, что всё это время я жила обычной жизнью — ходила в школу, готовилась к экзаменам, совершала пробежки с Ханной — и всё это время неведомый другой мир существовал рядом, параллельно с моей реальностью, поджидал своего часа и выскальзывал из тени, из закоулков и подворотен, как только солнце скрывалось за горизонтом? Незаконные вечеринки, недозволенная музыка, люди, касающиеся друг друга без страха за себя, без страха перед Болезнью...
Мир без страха. Невозможно.
И хотя я стою посреди самой большой толпы, которую только видела в своей жизни, мне внезапно делается очень одиноко.
— Останься, — тихо говорит Ханна. В голосе моей подруги слышна неуверенность. Она не приказывает. Она словно бы спрашивает. — Скоро снова начнётся музыка...
Я трясу головой. Напрасно я пришла сюда. Не надо было мне этого видеть. Лучше бы я так и не узнала того, что знаю сейчас. Встала бы завтра как ни в чём не бывало, отправилась бы к Ханне домой, и мы бы валялись с нею у Восточного Променада и жаловались друг дружке на летнюю скуку, как делали обычно. И верила бы, что ничего не изменилось.