3
А как подрастал он, безымянный даже для своей матери! Как он удваивался, утраивался, учетверялся в размере в течение дней! Смышленый, гонимый, вечно голодный, он прокладывал свой путь в рое однопометников. Была ли это привычка, когда не спится, что-нибудь грызть, и не только съедобное, но даже несъедобное: бумагу, дерево, кости, металл определенного вида и толщины и прочее? Или просто он был вечно голоден, или просто любил грызть, кто знает? Известно, что его резцы росли со скоростью около четырех-пяти дюймов в год, поэтому ему нужно было стачивать их, чтобы они не проросли в мозги и не убили его. Если бы мозг позволил ему размышлять, он задумался бы над своими генетически обусловленными трудностями: добровольно или принудительно такое поведение? что есть принуждение? когда вопрос выживания является главным, подчиняясь законам Природы? кто вообще способен вести себя неестественно?
4
Малышка никогда не утруждала себя такими вопросами. В своем застекленном инкубаторе она понемногу набирала сантиметры и вес, ела и спала, спала и ела. Прошло совсем немного времени, когда ее пухленькие колени уперлись в стекло, запотевшее от дыхания. Родители начали беспокоиться за такой быстрый рост, но все же гордились ее розовой женственной красотой, маленькими упругими грудками, округлыми бедрами, пухленьким животиком, попкой, кудрявым светло-коричневым пушком на лобке, прекрасными густыми ресницами и глазами без зрачков. У Малышки была плохая привычка сосать палец. Поэтому они намазали его противной оранжевой йодистой смесью и с удовольствием наблюдали, как она плевалась, давилась и морщилась от отвращения, попробовав ее. Однажды теплым апрельским днем, когда в инкубаторе заметили винно-красный сгусток крови, выделившийся из ее пухлой промежности, все очень удивились и расстроились. Но что же делать? Отец Малышки сказал, что от того, что положено Природой, не уйдешь, и даже не отсрочишь.
5
Как много у него братьев и сестер! Проход полон их извивающимися телами, подвал склада кишит ими и пищит от них. Он чувствовал, как бесконечно множится в мире его семейство, поэтому он не должен вымереть. Ибо из всех животных страхов самым ужасным признан страх не просто умереть, но вымереть. Сотни тысяч — что утешало, но в то же время являлось причиной беспокойства всех — единокровных братьев и сестер испытывали постоянный голод. Голодный писк распространялся до бесконечности. Пользуясь своими цепкими коготками, он научился взбираться по отвесным стенам, бежать сверх своих сил, вырывать глотки врагам, подскакивать и взлетать — например, бросаться на расстояние одиннадцати футов с одной крыши на другую, таким способом отрываясь от преследования. Он научился на бегу пожирать еще живую, трепещущую жертву. От хруста костей его пасть наполнялась блаженством, а маленький мозг бешено и радостно работал. Он никогда не спал. Пульс у него всегда бился в диком ритме. Он знал, что нельзя давать загнать себя в угол и прятаться там, откуда нет выхода. Он собирался жить вечно! Если только однажды его враги не устроят ему ловушку, самую наглую ловушку. Принюхиваясь, изнемогая от голода, пища, он тянется к заплесневелой хлебной приманке, пружинка соскакивает, и по шее ударяет планка, ломая его хрупкий позвоночник и почти отсекая бедную удивленную головку.