От публикации «Венеры и Адониса» выгадывали обе стороны. Поскольку Саутгемптону была посвящена поэма, которая к тому же стала невероятно популярной, молодого человека стали воспринимать как покровителя учености и поэзии. Так, например, в следующем за публикацией году Нэш обращался к нему: «Драгоценный ценитель искусства как среди поэтов, так и среди любителей поэзии». В напряженном мире придворных милостей и интриг такая репутация не могла послужить во вред.
Поэма принадлежит к жанру эротических эпических поэм, в значительной степени восходящих к Овидию. Шекспир мог читать о злосчастных любовниках в первой части «Королевы фей» Спенсера, напечатанной тремя годами раньше, и, конечно, в «Геро и Леандре» Марло, ходившей тогда в рукописи. Лодж издал поэму «Главк и Силла» еще немного — и Дрейтон предъявит миру своего «Эндимиона и Фебу». Работы Шекспира нельзя рассматривать вне контекста, ибо именно в контексте они обретают свой истинный смысл. Он заимствовал строфическую форму у Лоджа, а тему мог найти у Марло, но писал поэму отчасти для демонстрации своей учености. Поэтому главным источником стали «Метаморфозы» Овидия. Так же как и в «Комедии ошибок», ему хотелось показать, что он может использовать классические источники с тем же блеском, что и Марло, а то и Спенсер. Нападки Грина, изображавшего его деревенским мужланом, могли в какой-то степени подтолкнуть воображение. Но он все еще был не прочь перенять что-то у других. Описание коня Адониса, которое часто приводят в подтверждение знания Шекспиром лошадей, почти дословно взято из перевода Джошуа Сильвестра поэмы «Неделя, или Сотворение мира» французского поэта Гийома дю Бартаса.
«Венера и Адонис» была чрезвычайно популярна. Сохранился лишь один экземпляр издания 1593 года; первое издание зачитали буквально до дыр. В последующие двадцать пять лет поэму издавали не менее одиннадцати раз, и могли быть и другие издания, которые попросту исчезли. При жизни Шекспира поэма была гораздо популярнее, чем любая из его пьес, и больше, чем что-либо, послужила его литературной репутации. Инстинкт, подсказавший ему создание такой поэмы, особенно в пору «театрального голода» не обманул его.
В сущности, это драматическое повествование, которое, как и пьесы у Шекспира, переходит от комического к серьезному, и наоборот. Половина строк задумана как диалоги или драматическая речь. Противоборство сладострастной Венеры и равнодушного Адониса становится предметом типично английской пантомимы: «И падает, держа его за шею, / Он — к ней на сердце, увлеченный ею»'. Но за фарсом следует торжественное погребение мертвого юноши. Шекспир не может долго пребывать в одном настроении. Это стоит того, чтобы прочесть вслух, и Шекспир мог, на манер Чосера, исполнять поэму в кругу друзей. Она динамична и полна энергии. Поэма отличалась тем, что называлось непристойностью.