Спектакль в «Глобусе» в то время строился главным образом на последовательности сцен. Они следуют одна за другой, отражая английскую склонность к вариациям на определенную тему, что придает драме скорее разнообразие, чем глубину и насыщенность. Вот почему появлению на сцене нового действующего лица всегда придавали большое значение, что особо подчеркивалось сценическими ремарками. «Входит Кассандра с развевающимися волосами… Входит троянец, совершенно растерянный… Входит Годфри, только что прибывший и полуодетый… Входит Чарльз с мечом, весь вымокший… Входит Эрколе с письмом…» Они сразу определяли всю сцену, давая представление о герое и его цели, так что первое движение позволяло судить о последующих действиях. Присутствие актера, его дарование были главной составляющей спектакля. Возможно, актеры иногда входили! в зал со двора или через общий вход и поднимались на сцену.
Актер выступал вперед и декламировал текст своей роли перед публикой. Он не занимал определенного места на сцене и вставал так, чтобы обращаться к партнеру. В пространстве пьесы те, кто говорит, всегда стояли отдельно от тех, у кого в сцене не было реплик. Существовали сценические правила, как представлять приветствие и прощание, как преклонять колена и заключать в объятия. Скорее всего, по определенному образцу произносились реплики «в сторону» и монологи, регламентировались место на сцене и поза актера. В конце спектакля персонаж, имеющий самый высокий титул, оставался на сцене и произносил финальные слова. Публике нравились процессии, шествия, пантомимы; она любила яркие краски и зрелища. Другими словами, в этом театре важной частью постановки оставались обряд и церемония.
Действие пьесы подчинялось общей установке и разворачивалось в открытом пространстве, в котором актер и драматург проявляли полную свободу воображения. Некоторые историки театра предполагают, что о месте действия зрителей информировали специальные плакаты, но это довольно сомнительно. Актер просто мог объявить, где он находится. И конечно, о месте действия легко было догадаться по костюмам персонажей. Лесник в зеленой одежде означал, что перед зрителем лесная чаща, надзиратель со связкой ключей — тюрьма. Костюм был самым важным театральным приемом. В визуальной культуре он всегда обозначал социальную принадлежность и род занятий человека. Елизаветинским актерам и зрителям нравилось также, когда в результате переодевания возникали новые повороты сюжета. На костюмы уходило больше денег, чем на жалованье актерам и драматургам, в театральной костюмерной имелись рубашки, плащи, камзолы, короткие штаны, туники и ночные сорочки. И конечно, в театре всегда требовались доспехи. В одной из описей Хенслоу указывает совсем необычные вещи — костюм привидения и плащ сенатора, одеяние царя Ирода и наряды черта и ведьмы. Хороший театральный костюмер хранил ненужную одежду или даже ее отдельные детали, кроме того, есть основания предполагать, что театрам иногда перепадали остатки гардероба знатных вельмож, те вещи, что выходили из моды. Одежда персонажа составляла часть его характера. Были условные костюмы еврея и итальянца, врача и купца. Холщовую рубаху и штаны носили моряки, голубые ливреи — слуги. Девственницам полагалось облачаться в белое, а докторам — в алые мантии. Исполнители женских ролей часто надевали маску — подчеркнуто условный прием, при помощи коего скрывалась мужская сущность. В этом смысле постановки елизаветинских времен напоминают классический греческий и японский театр.