Танцуя и кланяясь, они жестами приглашают к столу короля и его свиту, после чего исчезают»[397]. И разумеется, в действо непременно включаются маски; об их выходе зрителя торжественно оповещает музыка, а также богиня Юнона, спустившаяся на сцену. Затем «появляются жнецы в крестьянской одежде. Вместе с нимфами они кружатся в грациозном танце»[398], пока их не прогоняет Просперо, произнося знаменитые слова, — пожалуй, самые известные строки Шекспира:
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь
[399].
Шекспир создал самую искусственную из своих пьес, которая сама по себе стала размышлением об искусстве. «Буря» к тому же отличается классической формой, единством времени и места, что служит для передачи совершенно неклассического, а, если можно так сказать, магического впечатления. Похоже, что автор, как и Просперо, дает урок театрального волшебства.
Некоторые исследователи предполагают, что в образе Просперо перед нами предстает сам Шекспир, который в конце пути отрекается от своего «всемогущего искусства». Но это кажется нам бездоказательным. Нет оснований считать, что Шекспир думал о завершении театральной карьеры. Прототипом Просперо мог быть доктор Джон Ди, маг из Мортлейка (где Шекспир останавливался однажды), провозгласивший, что он сжег свои магические книги.
Также иногда думают, что Шекспир на склоне лет стал разочаровываться в театре и отдаляться от него; но мастерство, с каким сделана «Буря», говорит о том, что его все еще увлекала театральная жизнь во всех ее проявлениях. Пьеса не создает ощущения, будто все идет к концу.
А до сих пор, со стороны, Влюбленные лишь были мне смешны
[400]Шекспир вернулся в Стратфорд в первые месяцы 1612 года, чтобы похоронить в старой церкви своего брата Гилберта. Гилберт был на два года младше Уильяма; он жил холостяком вместе со своей сестрой и ее мужем в фамильном доме на Хенли-стрит, где, по-видимому, продолжал работать перчаточником, как и его отец. Он был грамотным и вел дела брата по покупке земель в Стратфорде. Теперь у Шекспира остался только один брат, Ричард, который тоже так и не женился и тоже остался на Хенли-стрит; он тоже умер раньше своего старшего брата. Странно было бы, если бы в этой ситуации Шекспир не задумался о том, что его род угасает. Родные уходили один за другим. Кроме того, у Шекспира не осталось наследников мужского пола ни по прямой, ни по боковой линии.
Три месяца спустя он вернулся в Лондон, где выступил свидетелем по делу, касавшемуся семьи Маунтджой, в чьем доме на Силвер-стрит он жил. Против них возбудил дело один из их подмастерьев, Стивен Белотт, женившийся на Мэри Маунтджой. Он не получил обещанное за невестой приданое и попросил Уильяма Шекспира быть свидетелем с его стороны. Дело слушалось и мая в Суде по ходатайствам в Вестминстере. Шекспира представили как «жителя Стратфорда-на-Эйвоне» что означало, что в Лондоне в это время у него жилья не было. Его вызвали свидетелем, потому что, как выяснилось, он выступил посредником между Белоттом и Маунгджоями, когда обсуждались предстоящая свадьба и приданое.