Днем могу даже церковь разглядеть
[113]В «Как вам это понравится» слуга Адам утверждает: «В семнадцать лет беспечно всяк ищет счастия»[114].
Шекспир мог искать счастья среди ланкаширских семейств из Хогтон-Тауэра и Раффорд-Холла, но вернулся в родной город. И если там и пришлось устроиться на работу в адвокатскую контору, то, по крайней мере, одно утешение жизнь ему сулила. Он уже хорошо знал Анну Хатауэй. Четырнадцатью годами раньше Джон Шекспир выплатил часть долгов ее отца. Во всяком случае, семью Хатауэй можно было считать старожилами этих мест. Они поселились на ферме Хьюланд в деревушке Шоттери в конце пятнадцатого века. Шоттери представляла собой скопление разрозненных ферм и усадеб в миле от Стратфорда, на опушке Арденского леса. Дедушка Анны, Джон Хатауэй, был йоменом и лучником; его настолько уважали, что сделали одним из Двенадцати старейшин Стратфорда, заседавших в суде присяжных. Отец Анны, Ричард Хатауэй, унаследовал ферму, впоследствии ставшую известной как «Дом Анны Хатауэй».
Ричард Хатауэй также был фермером и зажиточным домовладельцем. От первой жены, уроженки Темпл-Графтона, у него было трое детей — Анна в том числе. От второго брака тоже имелись дети. Его «достойно похоронили» по правилам протестантской церкви, но душеприказчиком своим он назначил известного нонконформиста; семейная религиозная принадлежность, как и во многих окрестных семьях, могла быть смешанной.
Анна Хатауэй была старшей дочерью в семье, и, коль скоро старшинство предполагает обязанности по дому, на ней лежала забота о младших детях. Выросшая в фермерском доме, она знала, как печь хлеб, засаливать мясо, сбивать масло и варить эль. На заднем дворе жили коровы и куры, свиньи и лошади, их нужно было растить и кормить. Союз Уильяма Шекспира и Анны Хатауэй был в высшей степени разумным соглашением, далеким от мезальянса или вынужденного брака, как это представляют некоторые. Делая такой выбор, Шекспир, может быть, проявил недюжинную осмотрительность и здравый смысл. Это вполне согласуется с его практическим и деловым подходом ко всем мирским делам.
Она была на восемь лет старше — в год женитьбы ему исполнилось восемнадцать, ей — двадцать шесть, но оттого, что продолжительность жизни была в то время короче, разница в летах выглядела значительнее, чем в наши дни. Этот союз был необычен: в шестнадцатом веке женились на женщинах младше себя. Несоответствие в возрасте породило, конечно, множество толков, главным образом такого рода, что взрослая женщина ловко заманила неопытного юношу в постель и потом женила на себе. Хотя, напротив, это могло свидетельствовать об уверенности Шекспира в своей мужской состоятельности. Во всяком случае, такой домысел ставит под сомнение ум и рассудительность Шекспира, которые могли проявляться и в восемнадцать лет. Это бросает тень и на Анну Хатауэй, которая, подобно многим безгласным женам знаменитых людей, подвергалась неоднократным нападкам. Биографы, любящие строить догадки на драматургическом материале, замечали, например, что в шекспировских исторических пьесах часто в интригах замешаны стареющие женщины, чья красота волшебным образом увяла. В «Сне в летнюю ночь» Гермия восклицает: «О горе! Старость — юности не спутник!»