– Алексиас, – сказал Ломакс. – Алексиас Павло.
Павло медленно покачал головой из стороны в сторону, будто не веря своим глазам.
– Так это ты, – прошептал он. – Вернулся после всех этих лет. Когда Папас сказал мне про тебя, я решил, он спятил. Немцы сказали, что ты мертв.
Занавес из бусин раздвинулся снова, и появился потный, испуганный до смерти Георге Папас.
– Это я, Алексиас. – Ломакс протянул руку. – Хью Ломакс, разве ты не помнишь?
Павло словно не заметил протянутой руки.
– Я помню тебя, англичанин. – На его лице задергался мускул. – Как я могу забыть тебя? И как может хоть кто-нибудь на этом острове забыть тебя?
И вдруг его лицо исказилось от ярости. Он открыл рот, словно стараясь что-то сказать, но слова не появлялись, и он в гневе поднял палку.
Ломаксу удалось отвести удар, и он придвинулся вплотную, прижав руки Павло к бокам. Позади него с грохотом упал стул и раздался предупреждающий крик Янни от двери.
Он отпустил Павло и начал поворачиваться, и в этот момент смуглая рука схватила его за шею и чуть не задушила. Он попытался поднять руки, но их тут же схватили и опрокинули его навзничь.
Четверо мужчин, которые сидели вместе, почти повалили его на стол. Пападемос вскочил на ноги и кинулся к двери, но молодой человек, игравший на бузуки, сделал едва заметное движение головой, и капитан снова сел на свое место.
Потом игрок на бузуки осторожно прислонил свой инструмент к стене и вышел вперед. С совершенно спокойным выражением лица он сильно ударил Ломакса в лицо.
Англичанин пытался бороться, но это оказалось бесполезно.
Павло отодвинул игрока на бузуки в сторону:
– Нет, Димитрий, он мой. Подними-ка ему голову, чтобы я мог посмотреть на него.
Димитрий, схватив Ломакса за волосы, дернул его голову вверх, и Павло, глядя ему в лицо, кивнул.
– А годы пощадили тебя, капитан Ломакс. Ты выглядишь хорошо, очень хорошо.
Маленький мужчина с изуродованным лицом и черной повязкой на глазу, выйдя из-за стойки бара, стал рядом с Павло и смотрел вниз на Ломакса. Вдруг он наклонился и плюнул в него.
Почувствовав на лице холодную слюну, Ломакс вскипел.
– Бога ради, Алексиас! Что все это значит?
– На самом деле все просто, – ответил Павло. – Это – моя хромая нога и изуродованное лицо Николи. А если тебе этого мало, то это – отец Димитрия и еще двадцать три мужчины и женщины, которых замучили в концентрационном лагере в Фончи.
И тут до него стала доходить сумасшедшая мысль.
– И вы думаете, что в этом виноват я? – взмолился Ломакс.
– Твое дело нами рассмотрено, и ты давно уже осужден, – ответил ему Павло. – Остается только привести приговор в исполнение.