Вертели они ее над огнем больше часа. Сначала они надеялись что и огня хватит для приготовления столь простого блюда, но ворона только почернела сверху, изнутри же попрежнему откровенно кровила. Пришлось печь это блюдо по всем правилам, над углями. Но и через час термообработки нежданная дичь с трудом поддавалась ножу и зубам столичных гурманов.
— Старая видно, ворона, — сказал Золотов, глотая очередной кусок.
— Да, наверное Наполеона еще видела, — согласился полковник, мучаясь с вороньим крылом.
— Наполеон до этих мест не доходил, — сухо заметил финансист.
— Ну, Егорыч, совсем ты потерял чувство юмора.
— Не до юмора, Степаныч.
Несмотря на то, что по вкусу воронье мясо напоминало восхитительно прожаренную автомобильную покрышку, оно все таки придало сил путникам. А к вечеру они наткнулись на деревню.
Километра за два до этого Золотов неожиданно остановился и замер не говоря ни слова.
— Ты чего? — удивился полковник.
— Пенек, — шепнул финансист.
— Какой пенек? — удивился Степаныч, но глянув туда, куда смотрел хозяин понял его состояние. Ровный срез этого пенька мог остаться только от пилы. Дерево это спилили давно, срез уже потемнел от времени, но полковник осмотрелся по сторона так, словно вот сейчас из-за деревьев покажутся сделавшие это люди.
— Люди где-то близко, — словно читая его мысли сказал Золотов. Дальше они пошли гораздо бодрей, надежда придала им сил. А приметы человеческого жилья все множились. Лес значительно поредел, пеньки попадались уже десятками, пару раз встретились кучи мусора, старые, проржавевшие консервные банки, битое оконное стекло. И взойдя на очередной пригорок они наконец то увидели деревню.
Для столичных жителей повидавших и Нью-Йорк и Париж, но третью неделю плутающих в тайге это показалось чем-то невероятным. Отсюда, сверху, деревня просматривалась вся: десятка полтора срубовых домов, приземистых, но солидных, в окружении столь же капитальных сараев и сеновалов, прикрывающихся друг от друга высоченными заборами.
Распологалась деревня на высоком берегу реки, и вниз, к воде, вела деревянная лестница с перилами.
Странно, но Золотов с трудом перенес и плеснувшую волной и переполнившую душу радость. У него даже сердце защемило, первый раз в жизни. Покосившись на полковника он увидел что по лицу Степаныча текли слезы. Не сговариваясь они бегом рванули к долгожданному жилью. Золотов уже прокручивал в голове что о будет говорить людям, кто они, откуда идут и как они попали в эти края. Но чем ближе они подходили к деревне, тем медленней становились их шаги, и выражение растерянности на их лицах сменилось отчаянием. Ни над одной трубой в деревне не курился дым, не лаяли собаки, лишь где то каркало все тоже воронье. Почти во всех домах не было стекол, а кое где и самих рам. Огромные старые ворота валялись на земле у самой ближней к лесу усадьбы. Заборы покосились, и местами упали. Они все медленней брели по единственной улице, наконец остановились самом центре деревни, около массивного колодца с двускатным навесом.