«Конечно, — сообразила Лидия. — Должны же все эти бассейны в саду откуда-то подпитываться».
С бьющимся сердцем она двинулась по теряющейся в темноте дорожке, опоясывающей водоем.
— Вы делаете глупость, сударыня.
Голос Исидро, внезапно прозвучавший из темноты за плечом, был не громче кошачьего мурлыканья. Лидия не вздрогнула. Каким-то образом она чувствовала, что дон Симон где-то здесь. Обернувшись, она увидела, что одет он подобно остальным гостям: черный сюртук и серые брюки в полоску. Бесцветные волосы обрамляли мертвое лицо.
Лидия испустила прерывистый вздох.
— Приезд в Константинополь — не меньшая глупость, — сказала она. — Да ведь и вас никто не загонял насильно в ваш дорожный сундук… Странно, что вы без цилиндра…
— Я надену его, если придется появиться в зале. — Он шагнул к Лидии и, взяв за руку, повел по дорожке над траурной гладью водоема. Отраженные блики извивались подобно рыбам в глубине. Лидия продрогла насквозь, однако рука Исидро была куда холоднее, чем ее собственная. — Этим путем султаны уводили в свой гарем леди, наблюдавших из беседки за состязаниями лучников или игрой в мяч.
— Вы не нашли никаких ее следов?
— То есть мимо вас она тоже не проходила? — В его ровном голосе Лидии почудилась раздраженность. Исидро знал, о ком идет речь и что стряслось. — Я был сосредоточен на другом. Это довольно трудно…
Он не договорил, но Лидия прекрасно поняла его. Они приостановились и повернулись друг к другу. Черты Исидро в алом свете лампы казались окровавленными, незнакомыми. Лидии почему-то представилось, что, если она сейчас закроет глаза, то лицо дона Симона начнет меняться, теряя покровы иллюзии, и станет настоящим его лицом — настолько пугающим, что даже сами вампиры не решаются приблизиться к зеркалам.
— Это моя вина.
А что еще могла она сказать? «Простите, что я попросила вас не убивать ни в чем не повинных незнакомцев на улице, в поезде, за углом этого дворца?»
Помедлив, он проговорил:
— Нет. Моя собственная. Я ведь мог и не связывать себя никакими условиями. Переживу.
Снова молчание. Лидия вспомнила, как Маргарет разорвала на себе воротник на ночной пустой улице и подставила горло. Спрашивать об этом было бессмысленно, и все же она спросила:
— Вы пьете ее кровь?
— Это бы не принесло мне пользы, — нисколько не удивившись, спокойно ответил он. — Мы питаемся в первую очередь агонией. Почувствовав вкус крови, очень легко убить.
Я должна бояться его…
И все-таки в этом была ее вина.
— Конечно, нелегко, — продолжал он, как бы подслушав ее мысли, — созерцать себя в зеркале вашей порядочности. Давайте завесим его шалью, как я завесил зеркало у себя дома, и вернемся к насущным делам. Вам холодно.