Из всего вышеизложенного очевидно, Ваше превосходительство, что я не могу, несмотря на все мое желание, предложить высокий пост господину дю Ландро. И наоборот, господин Ажерон де ля Мартиньер, невзирая на его прошлые политические симпатии, принял наш новый порядок решительно и без колебаний. К тому же его нельзя обвинить в какой-то особенной преданности узурпатору. И если он не имеет заслуг перед королевским троном, подобных заслугам шевалье дю Ландро, по крайней мере, он являет собой пример уравновешенности и послушания, необходимых для службы в муниципальной администрации. Он достоин всяческого уважения. Его деятельность не вызывает никаких нареканий, а нравственные качества безупречны. Он поддерживает самые тесные отношения с духовными лицами кантона. В вопросах религии его верность равна его набожности…»
В этот день шевалье чувствовал себя в хорошей форме, хотя накануне провел бурную ночь. Был ли день морозным или светило бледное солнце начала зимы, он обходился без перчаток — он все чаще их забывал, как незначительный предмет — его кипящая кровь грела ему руки. Подковы Тримбаль звонко выбивали дробь по подмерзшей дороге. Она тоже казалась повеселевшей, такой она была всегда, когда у шевалье случалось хорошее настроение. Она трясла головой, позвякивая сбруей и тихонько ржала. Ее хозяин, когда хотел засмеяться, отвечал ей, помимо своей воли, «ржанием». Поля и луга были пустынны и запорошены тонким слоем снега. Над крышами поднимался тонкими струйками дымок. Окружающие холмы были едва видны сквозь аквамариновую морозную дымку, висевшую в воздухе. Вороны небольшими стайками кружили в небе в поисках добычи. В лесу и перелесках, укрывшись в пожелтевшей, но не опавшей листве, птицы прятались от холода и не подавали голоса. Дорога петляла между холмов, то спускаясь в глубокие лощины, то взлетая на вершины. Ландро любил этот путь, здесь было полно дичи. Но в этот раз ни один зверь не перебежал ему дорогу, не повернул свою острую морду на звук шагов Тримбаль, чтобы затем одним прыжком исчезнуть в чаще. Но одиночество ни в малейшей степени не беспокоило шевалье, оно гнетуще давит только на болезненные, боязливые и меланхоличные натуры. Он же не боялся ничего и никого (даже самого себя и своих демонов, которых, впрочем, может быть, и вовсе не было). Он исключил из своей жизни грусть раз и навсегда. «Если бы кто-нибудь пережил то, что выпало на мою долю после возвращения из России, — думал он, — он бы пустил себе пулю в лоб, но выжить можно, только имея стальное сердце в груди. Чтобы ничто не могло его пробить».