— Покажите, что тут у вас, мой друг? — произнесла Виктория, откидывая одеяло.
— Добавьте дров в огонь, ему нельзя мерзнуть, — обратилась она к Десланду.
Виктория склонилась над раздувшимся, страшным бедром шевалье, похожим теперь на кабанью ногу. Провела рукой по краям раны, уже затягивающейся, но воспаленной и сочащейся.
— Десланд, принесите свечей, — попросила она.
Потом достала из дорожного саквояжа нож, подержала его лезвие над огнем и решительно, одним резким, точным движением вонзила острое лезвие между краями раны и сделала глубокий и длинный разрез. Хлынул поток гноя и крови.
— Водки, самой крепкой! — приказала она.
На кровати расползалось зловонное пятно. Шевалье издал крик раненого зверя, к нему вернулось сознание, и он сжал зубы, чтобы подавить стон. Его широко открытые глаза, немного мутные и дрожащие, выразили Виктории признательность. Вошел Десланд с бутылкой.
— Юбер, сейчас будет очень больно.
И она вылила почти полбутылки в зияющую рану. Большое тело шевалье выгнулось дугой, у него вырвался сдавленный стон. Виктория показала на пятно Десланду.
— Вот от чего он умирал! Этот дурак доктор не продезинфицировал рану и позволил ей закрыться.
— А он так обрадовался, что она быстро затянулась. Он еще сказал: «Заживает как на собаке! Какое здоровье!»
— Лезвие косы, даже только что наточенной, не бывает чистым. Оно могло касаться какой-нибудь падали… Впрочем, довольно разговоров. Надо переодеть его и поменять белье. Позовите слуг, пусть помогут.
— А куда его пока положить?
— Может быть, в кресло? Подождите, Десланд, дайте подумать. Принесите ковер из моей комнаты.
Шевалье положили почти на то самое место, где лежала умирающая Тримбаль. Десланда это неприятно поразило, у него даже ноги стали ватными. И Виктория его обругала за медлительность и неловкость. Но он почти не отреагировал, его испуганный взгляд, словно магнитом, притягивало распростертое большое тело друга. Его сердце сильно забилось. Если бы он был один, то сел бы около шевалье и взял его руку в свою, «чтобы помочь». Он почти упрекал Викторию за ее твердость, неженскую нечувствительность. Он готов был пожалеть, что написал ей.
«Напрасно она его беспокоит, — думал он. — О, мой Бог! Вы, который знает истину, будьте милосердны к нему! По крайней мере, дайте надежду, что мы не расстанемся так рано и навсегда, что встретимся в другом мире!»
— Десланд, — вернул его к действительности голос Виктории, — огонь почти погас! От вас никакой помощи!
Когда шевалье опять уложили в кровать, она спустилась на кухню, достала из дорожной сумки и смешала какие-то травы и порошки. И опять она отказалась от чашки с бульоном, приготовленной Евгенией Десланд. Вернувшись в комнату шевалье, Виктория присыпала рану снадобьем, наложила повязку, укрыла его еще одним одеялом, поправила огромную красную пуховую перину. Жена Десланда заглянула в комнату: