— Даже если мы будем еще беднее, разве не сможем мы быть счастливы? Дом, дети, верные слуги, твои собаки и лошади, что еще нам нужно? Немного денег и средств, позволяющих проявлять необходимое гостеприимство, наши старые друзья и те, кого ты захочешь видеть в нашем обществе. Мы вместе состаримся. Тот огонь, который тебя сжигает, скоро успокоится, и ты поймешь, что я была права.
— Это обывательское представление о счастье, причем сугубо женское представление: поменьше риска, поменьше резких движений; дети и спокойствие.
Она была готова расплакаться. Ее пухлые, нежные губы дрожали.
— Прости, что я причинил тебе боль, но раз мы об этом заговорили — давай выскажем друг другу все до конца.
— Да, да, наберемся смелости!
А внутри ее все кричало: «Любишь ли ты меня? Скажи!» Но она сдержалась, опустила голову. Ее пальцы нервно мяли край скатерти.
— Мы состаримся вместе, правильно, и я об этом мечтаю, но ради Бога, пойми, что меня не привлекает жизнь рантье или мелкого буржуа. В том числе и ради счастья наших детей!
— Ты уже заботишься об их будущем? Дождись сначала их рождения.
— Форестьер объяснил мне новый гражданский кодекс. Право старшего сына на наследование отменено. Все имущество будет разделено на равные части между наследниками, то есть через два поколения ничего не останется от того, что просуществовало тысячу лет. Усадьба будет отделена от своих ферм, фермы от усадьбы. Весь порядок разрушится, если мы не предпримем необходимые меры.
— Есть хозяйство, есть фамильные драгоценности, наконец, есть наша жизнь. Многие семьи вернувшихся эмигрантов потеряли все: владения проданы, имущество растащено. Мы по сравнению с ними почти богачи, несмотря на революцию.
— Должно ведь быть у нас хоть немного дворянского достоинства! Или я вообще должен отказаться от какой-либо роли в обществе? В смертный час отец мне сказал: «Нам выпала плохая доля. Мы боролись, страдали, жертвовали собой ни за что, за одну честь… когда трудные времена пройдут, ты сможешь, а ты сможешь, выкупить Нуайе. Это родовое гнездо дю Ландро…» И я рано или поздно выкину Ажерона из моего имения! Оно снова станет моим!
— Но каким образом?
— О! Не беспокойся. Я его не буду убивать, хотя такая мысль и приходила мне раньше в голову. Нет, то, что этот бандит у меня украл, я выкуплю законным образом, открыто, при нотариусе и свидетелях.
— Но ты только что мне объяснил, что все бесполезно, имение все равно будет разделено и перестанет существовать как единое целое.
— Отныне ясно как день, что деньги — сила, которая может все. Прошлое перечеркнуто, старые связи разрублены, одним ударом уничтожены наши прежние обязательства. Я считаю, что мы теперь свободны. Даже крестьяне, которые помнят девяносто третий год, уважают нас только тогда, когда мы богаты.