Шевалье медленно закрыл дверь, прислонился к стене и протянул ноги к остывающим углям. Он не мог спать. Едва он закрывал глаза, перед ним вставали видения, преследовавшие его с начала отступления, от самой Москвы. Они снова оживали в его воспаленном мозгу с необыкновенной отчетливостью, в мельчайших подробностях. Все время виделись мертвые или умирающие лошади, неубранные трупы, разбитые и заклепанные пушки, брошенные повозки с награбленным добром. Перед ним в обратном порядке вставали ужасные картины поля сражения около деревни Бородино. Только вороны позаботились о мертвых: солдат пало сто восемьдесят тысяч за десять часов! Они навсегда остались на своих позициях на редутах и флешах с пустыми глазницами и безгубыми ртами. Русские забрали только целые и годные для ремонта пушки. Раненые умирали в опрокинутых санитарных повозках. Русские даже не пыталась их вылечить. Они складывали их в кучу еще живыми и сжигали. Эти страшные костры могли служить памятными знаками мест летних и осенних сражений. Перебирая в памяти эти воспоминания, как вол бесконечно тянет свою жвачку, Ландро под утро забылся коротким и тяжелым сном.
На рассвете они выпили по глотку горячего чая, распрощались со своими случайными товарищами, пожелав друг другу удачи, и снова отправились в путь. Стараясь приободриться, Юбер говорил, шагая рядом с лошадью Десланда:
— Я даже рад, что избавился от этой лошаденки. Еще под Москвой она получила удар саблей по бедру и после этого уже была ни на что не годна. Я думал, что она еще в Москве откинет копыта! Это чертово отродье так понесла меня, когда взрывали башни Кремля, что я еле ее остановил. Да и при Бородино она насмотрелась на лошадиные трупы, облепленные тучами воронов. После этого уши у нее опустились, и с тех пор скорее я ее тащил, чем она меня. Это чудо, что она дошла так далеко. Нет, дальше я лучше пойду пешком. Одной заботой меньше.
Десланд знал шевалье и не стал спорить. «Поговори-поговори, мой друг, — мог бы сказать он. — Вечером посмотрим, кто прав». Но Десланд не хотел даже думать так о своем менее удачливом товарище.
В этот день мороз был сильный. Руки прилипали к ружейному железу. Потери стали огромными. Ветераны, обезумевшие от боли, бросали оружие, несмотря на постоянную угрозу нападения казаков. Они выскакивали внезапно, сотня или полторы, из заснеженной чащи на своих малорослых, мохнатых лошадках, с криками «ура» рубили отставших или отбившихся от колонны и снова исчезали, почти без потерь. Мало кто находил в себе силы оказать им хоть какое-нибудь сопротивление. Самые слабые — особенно раненые и молодые — падали в снег и умоляюще протягивали руки к проходящим мимо. Но никто не обращал на них внимания. Никто не подавал им руки. Тогда, из последних сил, они пытались подняться, взывая о помощи охрипшими, слабеющими голосами. Напрасны были их усилия. Здоровые продолжали свой путь, даже не замедляя шага. Лошади, доведенные до отчаяния голодом, с разбегу ударялись о стволы деревьев и затихали, отмучившись. Ландро и Десланд однажды наблюдали, как две лошади в упряжке яростно бились головами, разорвав постромки.