Насколько Китти знала, раньше никто из Дирема, расположенного в графстве Норфолк, не предпринимал путешествия в Новую Зеландию, не говоря уж о тех, кто был нанят церковным миссионерским обществом, если это можно было назвать наймом. Ведь по прибытии в Новую Зеландию дядя Джордж и тетя Сара должны были по большей части заботиться о себе самостоятельно. Но дядя Джордж горел желанием поехать, и тетя Сара неизменно мирилась с его амбициями. Не всегда с улыбкой — потому что улыбалась она вообще редко — Сара самоотверженно влачила свой удел — удел не просто жены, а жены англиканского священника-евангелиста, принадлежащего низкой церкви.
Китти принялась обмахиваться черным кружевным веером, но это не помогло. Жара стояла удушающая. Корсет Китти был зашнурован слишком туго, и она чувствовала, как платье пропитывается потом под мышками и на спине. Китти села прямее и принялась исподтишка рассматривать гостей в поисках интересующего ее джентльмена, но поспешно опустила глаза, заметив пристальный взгляд матери. Если бы только Эмили Карлайл могла прочитать мысли Китти, она непременно заперла бы дочь дома на последующие три года вплоть до совершеннолетия.
Китти прекрасно осознавала, что ее отношения с Хью Александром — самым красивым, интересным и якобы «опасным» холостяком графства — непременно стали бы причиной невероятного скандала, если бы о них стало известно. Они уже дважды тайно уезжали из дома, и Хью… Нет, Китти не собиралась никому рассказывать о невероятно восхитительных вещах, которые проделывал Хью. Но когда они объявят о своей помолвке — при мысли об этом Китти испытывала облегчение, — им не нужно больше будет беспокоиться о том, что их застанут вместе.
Китти надеялась, что Хью попросит ее руки у ее отца, но бедный отец сломал шею, упав с лошади. Его смерть оказалась для Китти самым ужасным и неожиданным потрясением. Льюис Карлайл, далеко не такой религиозный фанатик, как его зять, всегда говорил, что ему безразлично, куда отправится его душа после смерти, коль скоро это будет не Норидж, слишком людный и шумный. Однако глаза Китти всегда наполнялись слезами при мысли о том, что ее чудесный папа лежит в холодной земле на церковном кладбище, одинокий, утративший чувство юмора и острый ум, свойственные ему при жизни.
Эмили, чье бледное лицо по-прежнему носило отпечаток скорби, наклонилась к дочери и, прикрыв губы веером, произнесла:
— Ну же, Китти. Постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело.
— Я стараюсь, мама.
— Нет, не стараешься. Ты ерзаешь и вертишь головой из стороны в сторону, словно кролик на поле. Кого ты высматриваешь?