Дьявол в быте, легенде и в литературе средних веков (Амфитеатров) - страница 4

Ни в одной из религий древних и новых не достигал дуализм формы более полной и ярко выраженной, чем в маздеизме, — то есть в религии древних персов, как излагает ее Зенд–Авеста. Но замечается он во всех, и, равным образом, во всех религиях возможно, по крайней мере, отчасти, обличить его связь с великими явлениями природы, с чередованием дня и ночи, со сменой времен года. Различные представления, образы фантазии, события, в которых дуализм находит форму и выражение, отражают не только характер и культуру народа, дающего ему место в системе своих верований, но также и климат, природные условия почвы, ход истории. Обитатель жаркой страны видит действие злого духа в ветре, дующим из пустыни, раскаляющем воздух и убивающем хлеба, тогда как обитатель северной полосы узнает беса в холоде, который замораживает жизнь вокруг него, и самому ему угрожает смертью. В местностях, где почва колеблется частыми землетрясениями, где вулканы изрыгают пепел и опустошительную лаву, человек легко воображает себе подземных демонов, злобных гигантов, погребенных под горами, отдушинами в ад; там же, где атмосфера часто волнуется бурями, он воображает, будто это демоны носятся по воздуху и воют на ветер. Народ, побежденный неприятелем, подвергшийся нашествию и порабощению, не упустит случая перенести на злого духа или на злых духов, в которых он верит, наиболее ненавистные черты народа–угнетателя. Так, например, на заре средних веков объявлены были детьми дьявола гунны. Так–то религия оказывается результатом сложного взаимодействия причин, которые, конечно, не всегда поддаются точному исследованию и определенному указанию. У греков, как и у римлян, не было Сатаны в нынешнем значении слова. Как будто странным кажется, что народы, обожествившие множество отвлеченных понятий, напр. юность, согласие, целомудрие, позабыли выдумать настоящее божество и величество зла, хотя сочинили богиню Лихорадку и других в том же роде. Однако и в греко–римской религии нет недостатка в силах антагонистического характера и образах, имеющих вид как бы раздвоенный, и, если мы несколько углубимся в характер, условия быта и историю обоих народов, то станет ясно, что у них дуализм и не мог принять размеров, значительно отличных от тех, которых он достиг. Между прочим, — примите во внимание хотя бы уж то обстоятельство, что ни в Греции, ни в Риме не было священных книг установленной морали, не было теократического кодекса в полном смысле слова. Все это пришло в эллино–римскую культуру поздно — лишь с восточными влияниями, с культом Митры, с дуализмом, христианством, когда по выражению римского поэта, сирийский Оронт начал впадать в Тибр. И, вместе с сирийским Оронтом, полилась в мир, концентрированный вокруг великого города на Тибре, определенная и побеждающая дуалистическая струя. «Несомненно, что дуализм, если понимать под этим именем противоположение между духом и материей, разумом и чувственностью, явился уже раньше в греческой философии и образует одну из законоположных стезей неопифагоризма и Филонова учения. Но существенно отличает от этого дуализма учение магов то обстоятельство, что в последнем злое начало обожествлено высшему божеству в качестве соперника, с утверждением, что обоим принадлежит чествование посредством культа. Эта система, нашедшая столь очевидно простое разрешение для проблемы существования зла, этого подводного камня теологического мышления, привлекла к себе образованные умы, равно как понравилась и массам, которые нашли в ней объяснения своим страданиям. Как раз в то самое время, когда в Риме распространяются мистерии персидского Митры, Плутарх излагает дуалистическую теорию весьма благосклонно и склоняется к тому, чтобы ее принять. И с этого самого времени мы начинаем встречать в литературе термин «противобоги» (antitheoi); он обозначает тех демонов, которые, находясь под командой мрачной силы, воюют против небесных духов, посланников или «ангелов» высшего божества. Это девасы Аримана против язатасов Ормузда. Одно замечательное место у Порфирия показывает, что уже первые неоплатоники включили персидскую демонологию в свою систему. Ниже высшего божества, которое бесплотно и невидимо, ниже легких планет живут бесчисленные демоны; многие из них имеют свои особенные имена, — это боги наций и государств, — остаток образует анонимную массу. Они распадаются на два полярно противоположные класса. Одни духи благодетельные, они посылают плодородие растениям и зверям, хорошую погоду природе, человеку — знание. Они служат посредниками между божествами и их служителями через то, что возносят хваления и молитвы на небо, а с неба приносят знамения и предсказания. Наоборот, другие суть злые духи: живут в пространствах, смежных с землей, и нет такого зла, которое они усомнились бы причинить. Деятельные насильники, коварные предатели, буйные и предусмотрительные вместе, они родоначальники всякого несчастья, постигающего землю: засух, голодов, бурь, землетрясений, — все это их дела! Они зажигают в сердце человека нечестивые страсти и запретные желания, они толкают людей к войнам и революциям. Вечные притворщики, они имеют склонность ко лжи и обману; они покровительствуют плутовствам и мистификациям волшебников и устремляются к кровавым жертвам, которые приносят маги им всем и, в особенности, их предводителю Ариману. Культ его до сих пор сохранился на востоке у йезидов или поклонников дьявола. И, когда Федор из Мопсуэтии в своем писании против магов говорит об Аримане, он называет его Сатаной. В самом деле, между этими двумя образами, на первый взгляд, замечается поразительное сходство. Оба они главы бесчисленного воинства демонов. Каждый из них дух заблуждения и лжи, мрака, искуситель и погубитель. Это — или двойники, либо одна и та же фигура» (Cumont).