Видимо, толстый здесь всем рулил. Во всяком случае, заговорил с ней именно он. И не по-итальянски. На Корсике у Ирис было слишком мало времени, чтобы выучить язык, но узнавать быструю, темпераментную итальянскую речь она научилась. Это была не она.
– Quid nomen tibi est?[22] – повторил толстый, и девушка поняла, что слышит чеканную латынь. Вот засада! «Мертвый» язык в этом времени был «живее всех живых» и играл в обществе примерно ту же роль, что триста лет спустя – английский. Дочь коммерсанта, по легенде получившая неплохое домашнее образование, не знать латыни просто не могла. Хотя бы на уровне: «Здравствуй, до свиданья, раз-два-три». Настоящая Ирис, конечно, поняла бы монаха. А вот Настя знала о королеве языков лишь то, что на ней вроде бы говорили в древнем Риме. Опять притвориться глухонемой? Не пройдет. Там, на корабле, когда провалился ее план, и в узкое окно каюты она увидела, как стремительно удаляется черный борт «Немезиды», она дала себе волю и минут десять нецензурно орала на трех языках (в основном, по-русски).
Слегка выручил испанский. Уловив некоторую схожесть корней, девушка сообразила, что монах спрашивает, как ее зовут.
– Ирис Бикфорд, – ответила она.
Монахи переглянулись. Похоже, имя ее мужа было здесь хорошо известно. Толстый выдал длинную фразу. Ирис напряглась. Монах, видимо, что-то сообразил и повторил «для особо одаренных» то же самое, только раза в четыре медленнее. Он хотел знать, что Ирис забыла на Корсике.
Наверное, при некотором старании корявый испанский вполне мог сойти за корявую латынь. В конце концов, никто же от нее не требовал, чтобы она шпарила на ней, как аптекарь. Она же женщина, то есть, по меркам этого мира существо чуть умнее курицы, но определенно глупее лошади. Главное, не забывать в конце фразы прибавлять «est».
– Э-э…круиз. Для поправки здоровья, – сказала она, кое-как слепив фразу и нарочно опустив грамматику. Подумала и добавила: – est.
Монахи снова переглянулись. Похоже, такой убойной латыни им еще слышать не приходилось. Но, с другой стороны, ее добровольное сотрудничество со следствием произвело хорошее впечатление. Девушка явно не отказывалась общаться. Но, вот беда, понять ее было совершенно невозможно.
Монах немного подумал и повторил свой вопрос по-французски.
Ирис виновато пожала плечами. С языком Дюма, Сартра и Милен Фармер у нее были те же отношения, что и с латынью. Она знала слова «пардон» и «сюрприз», догадывалась о значении выражения: «пуркуа-па» и могла сказать по-французски с ярославским акцентом: «Господа, я не ел шесть дней»… Но это было явно не то, что хотел знать монах.