— Дейви! — Хеллер подняла малыша и усадила себе на колени. — Ты снова вылез из кроватки. Завтра подниму решетку, чтоб тебе неповадно было. Не плачь, милый. Мамочка тут, с тобой. Успокойся. Ну вот, хороший мальчик.
Хороший мальчик засунул пальцы в рот, прислонился головкой к материнскому плечу и, всхлипывая, сердито уставился на Джека. Тот поднял с пола ледяной компресс, положил на диван и поднялся, стараясь не ступать на левую ногу.
— Я лучше пойду.
Она кивнула, покачивая Дейви на своем бедре. Ни за что на свете она не смогла бы сейчас взглянуть Джеку в глаза. Он доковылял до двери и уже было высунул голову наружу, но повернулся и через плечо оглянулся на Хеллер — сперва посмотрел на ее рот, а уже потом на лицо в целом. Она не знала, о чем он думает, да и вряд ли хотела бы это узнать, но дышал он так же тяжело, как она. Он вышел, захлопнув за собой дверь.
По ее ногам немедленно пробежала дрожь. Она рухнула на диван и бросилась на диванные подушки. Боже праведный!
Дейви снова принялся реветь. Она прижимала его к себе, целовала, ласкала и баюкала до тех пор, пока он не заснул. Хеллер сбросила кроссовки и вытянулась рядом, хотя знала, что не сомкнет глаз ни на минуту. Шок от случившегося сменился усталостью и еще каким-то непонятным ощущением. Хеллер смогла найти ему в своем словаре только одно название — возбуждение.
Мужчина, которого она так уважает, дал ей понять, что она ему нравится. Она едва ли не забыла, что это такое, да и знала ли когда-нибудь вообще? Он оживил в ней это чувство, и за это она ему благодарна. Но сейчас, когда шок миновал, она полна опасений. Джек Тайлер стоит над ней так высоко, как месяц над головой. Он образованный человек, директор школы, где учится Коди. Стоит взглянуть на него разок, и по одежде, по модельной стрижке сразу становится ясно, что он не ее поля ягода. Уж очень они разные. К добру это не приведет. Как бы ни сложились их отношения, она должна всегда об этом помнить.
Джек уселся в кресло перед телевизором. Устроившись поудобнее, долго поглаживал свое распухшее колено, обернутое полотенцами. Он обложил больную ногу ледяными компрессами и влил в себя необходимую дозу обезболивающих средств, но знал, что в его положении лучший лекарь — время. Многолетний опыт убедил его в том, что лишь по истечении нескольких дней опухоль начинает спадать и боль отступает. Слава Богу, что сейчас каникулы — можно себе позволить полный покой.
Во время учебного года ему пришлось бы, как это бывало неоднократно, хоть на карачках, но передвигаться и спать на влажных ото льда простынях, и тогда период выздоровления занял бы в два раза больше времени. И тем не менее он всякий раз откладывал операцию на коленном суставе до следующего случая, оправдываясь перед собой отсутствием времени для пребывания в больнице, хотя понимал, что отговорка эта яйца выеденного не стоит и что рано или поздно ему все равно придется лечь под нож хирурга.