Повисла томительная пауза.
— Браво! — Хашим хлопнул в ладоши и огляделся с выражением насмешливого изумления. — Где же фанфары и трубы? Что-то не слышу. А у дверей, наверное, толпятся сироты, ожидая, когда ты их накормишь?
— Но это правда, правда! — Сиенне хотелось кричать и оскорблять его, колотя кулаками по груди, несмотря на данное себе обещание.
Но может, Хашим выбрал переполненный ресторан еще и для того, чтобы защититься от эмоциональной сцены? И унижать ее, сколько хочет, зная, что не встретит сопротивления?
— Хочешь, верь, хочешь, нет — но я не лгу. Можешь поручить одному из приспешников проверить.
Черные брови угрюмо сдвинулись.
— Значит, операция? Может быть, пластическая? Твоя мать была, наверное, такой же привлекательной и не смирилась с тем, что время разрушает красоту?
О, как же он ее презирает! Не обращай внимания. Веди себя гордо и с достоинством. Сиенна прикусила губу, вспоминая боль матери и свое безграничное отчаяние.
— Ей нужно было заменить тазобедренный сустав. Понимаешь, у мамы своя школа верховой езды, и если бы не операция, ей пришлось бы отказаться от любимого дела.
Сердце Сиенны бешено колотилось, а в зеленых глазах читалась мольба: Просто поверь мне. Никогда раньше чувство несправедливости не горело в них так ярко.
— Мама находилась на грани срыва, Хашим, и я тоже. Поэтому и выбрала самый легкий путь, признаю. Подвернулась возможность быстро заработать кучу денег, хоть мой рост недостаточно высок для подиума, зато лицо и фигура вполне подходящие. Когда понадобилось, я это сделала — однажды… И не собираюсь повторять, — она пристально посмотрела на Хашима, храбро встретив его осуждающий взгляд. — Клянусь.
На некоторое время воцарилось молчание; мужчина размышлял над услышанным только что. Интересное развитие событий… и несколько оправдывает ее мерзкий поступок. Но разве он простит Сиенну?
Нет!
В мире Хашима женщины скромны и застенчивы, нельзя даже представить их позирующими ради денег и чьей-то похоти. Он, мысленно, увидел календарь так явственно, словно фотографии сейчас лежали здесь, на столе. Несмотря на то, что фотограф сделал их со вкусом, на них Сиенна выглядела… Невольная дрожь вожделения пробежала по телу.
Сиенна выглядела, будто бы просила взять ее!
Эротические снимки оставались эротическими снимками, вне зависимости от обстоятельств. Хашим ненавидел и желал Сиенну всей душой. Он не остановится, пока не сделает ее своей.
А попользовавшись — бросит, позабыв само имя.
Мужчина вновь заговорил, и его голос звучал спокойно.
— А мать одобряла столь безнравственное поведение? Может, поощряла?