Его глаза смотрели серьезно.
— Я давно потерял равновесие. Просто лучше это скрываю.
— Да ну? — воскликнула она. — Пираты всегда славились своей изворотливостью и коварством. А ты их прямой потомок. Неужели в тебе не играет пиратская кровь.
Иван отметил нотку недоверия в ее голосе. Он в ее власти, а она даже не отдает себе в этом отчета. Он вляпался по уши, а она только по пояс. Положение не из приятных, он не привык к такому. Надо вести себя очень осторожно, чтобы не сделать неправильный ход. В случае ошибки проиграет именно он. Иван продолжал держать ее в своих ставших вдруг неловкими объятиях, а она чувствовала себя легко и расслабленно, потому что могла теперь, в свою очередь, подразнить его.
«Сейчас я ее поцелую», — подумал он. Ее губы были приоткрыты в беззвучном смехе и выглядели удивительно нежными и зовущими. Отказаться от такой соблазнительной возможности — это преступление. Его рука скользнула по ее шее и изгибам плеча, и их губы слились в нежном поцелуе.
Стефани ждала, что он ее поцелует, но на такой поцелуй и не рассчитывала. Она думала, что это будет такой же полный бесстыдства и разврата поцелуй, как тогда в ванной, два дня назад.
То был, конечно, зажигательный, но не совсем серьезный поцелуй, стоивший этого повесы. На этот раз он получился каким-то изящным, нежным, вдохновенным. И поэтому Стефани чувствовала себя странно смущенной. Она откинула голову и посмотрела Ивану в глаза, проверяя правильность своего впечатления.
«Прислушайся, Стефани, — думал Иван, — присмотрись повнимательней. Разве ты не чувствуешь, что это любовь несет нас по своим волнам?»
Он опять поцеловал ее. Казалось, этим поцелуем он хотел убедить ее ответить взаимностью.
— Как с равновесием? — спросил он.
— Еще хуже, чем раньше.
— Отлично, ненавижу в одиночку мучиться от безнадежности и неуверенности.
Иван Расмусен и неуверенность? И тут она поняла. Он продвигался так медленно не потому, что был к ней безразличен. Он не торопился лишь потому, что берег ее. Берег по-настоящему. Он не хотел форсировать отношения. Боялся обесценить их банальной физической близостью. На губах ее заиграла улыбка.
— Кажется, я была глупой. Я нравлюсь тебе, ведь так?
«Нравится?» Иван застонал. С этой неотвязной мыслью о ней он просыпался каждое утро. Она — его солнце, и он вращается вокруг нее под загадочным и головокружительным притяжением, из которого намного труднее вырваться, чем из земного.
— Да, ты нравишься мне. — Голос его сорвался. — Ты очень нравишься мне.
— И ты мне нравишься, — откликнулась Стефани.
Она провела ладонью по его груди, испытывая удовольствие от прикосновения к твердым мускулам теплого тела под рубашкой. Она пробежала пальцами по шее и поросшему бородой подбородку. Она не могла догадываться о его конечных намерениях, но знала, что он приоткрыл ей самую потаенную и ранимую часть своей души. А по очевидному выпиранию молнии его джинсов поняла, что паутина, которой он умело обволакивал, сковала ее волю. В ней проснулось совершенно конкретное желание.