— Это мама, — сказала она ему. — Она всегда звонит по ночам, когда снижается тариф.
«Ее мама. Будто сам господь позвонил, чтобы они не зашли слишком далеко. Предначертание свыше», — подумал Иван. Он махнул Стефани рукой и пошел наверх, говоря себе, что все, что ни делается, к лучшему, не особо в это веря. Ему еще надо было разобрать счета и просмотреть бухгалтерские книги. Исключительно скучное занятие по сравнению с соблазнением Стефани.
Спустя полчаса Стефани тоже поднялась в свою спальню и разделась в интимном полумраке, царившем там. Затем надела через голову теплую ночную рубашку, проверила туалет, заглянула под кровать и забралась под большое стеганое одеяло. Еще с обеда поднялся сильный ветер, и теперь, поминутно завывая, он гудел в трубах и шумел могучими раскидистыми ветвями дуба прямо за окном. Хорошо, что Иван был в доме и смог закрыть ставни и установить вторые рамы. Счет за тепло будет немалым, если всю зиму будут дуть такие ветры.
Она погасила светильник у изголовья кровати и лежала, наслаждаясь ощущением покоя и тишины внутри столетних стен. По всей вероятности, Эйлин Платц не обнаружила в своем туалете мертвеца. Иначе бы Стефани уже слышала ее душераздирающий крик. Она спрашивала себя, спокойно ли спится Мелоди и Люси. Очевидно, да. Их не очень-то сильно встревожил рассказ о мертвом теле. Конечно, им легче, они его не видели, он не падал к их ногам. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, но слишком много мыслей роилось и будоражило ее, особенно те, которые относились к Ивану.
Стефани соскользнула с постели, решив немного отдалить сладкий сон, и тихо, на цыпочках подошла к окну. Она выбрала для себя эту спальню, потому что та, как и хозяйская, выходила окнами на задний двор, а из них был чудесный вид на бухту. Она приподняла штору и приоткрыла ставни. Ночь была, как ей показалось, темнее обычного, но Стефани все же смогла различить светлые силуэты более крупных судов на фоне черной воды.
«Одно из них — „Саваж“», — подумала она и почувствовала прилив гордости и необыкновенной нежности к шхуне. Она присела на широкий, обитый ситцем подоконник и задумчивым, рассеянным взглядом стала вглядываться в ночь. Она думала, заснул ли уже Иван в своей спальне по ту сторону холла, и чувствовала горькое сожаление оттого, что они не вместе. Нет, они не были ни женаты, ни даже помолвлены. Они и любовниками-то не были. Оправдания ее горестному чувству не было, и все равно она его испытывала. Отчасти это чувство объяснялось желанием близости. Она была готова к тому, чтобы отдаться мужчине. И не просто мужчине. Она была готова отдаться Ивану.