Сторонков сказал:
— Прости, лейтенант. Отец Анатолий, разреши людям надеть головной убор. Тангры, пойди к Коле, скучает небось. Прости, лейтенант, что перебил, но, сам знаешь, солнце тут, как и все, впрочем, остальное — не прощает.
Борисов ответил с искренним волнением:
— Да, конечно. Но, ребята, мне сказать нечего, кроме того, что мы друзья. Только я офицер и член партии… и неверующий. Так уж… Так что, в общем…
Богров воскликнул:
— Да что ты, лейтенант, верующих среди нас почти нету. Просто с отцом Анатолием и с его Богом как-то легче, только и всего. Так что не страдай. Все в порядке.
Борис Тангрыкулиев из Кара-Богаз-Гола отстранил друга рукой:
— Ты убитый, за себя говори. Убитым себя объявил, а говорит, что Бога нет. Есть Бог, есть Аллах, а ты, Колька, сам от себя бежишь. Пусть отец Анатолий скажет. Я сам слышал, как Богров молился, когда нас три дня обстреливали эрэсами, там Пашка Воронцов и Сашка Волковинский остались. Бог есть, это так же верно, как то, что у БТРа два движка или что Пименова ранили из «Энфильда».
Бодрюк вдруг посуровел:
— Сержант Сторонков, я тебя прошу в присутствии моих людей не разрешать своим вести религиозную пропаганду. Понял?
Сторонков взвился:
— Сержант Бодрюк, иди знаешь куда?
— Что?!
— А то. Не учи — ученый.
Отец Анатолий закричал:
— Хватит, ребята, только что наших отпевали, ссора не к лицу. Давайте лучше покурим и споем что-нибудь нашенское. Давай «Пусть кругом», заводи.
Слушая, Борисов поймал себя на том, что расслабленно улыбается. За два дня как двадцать лет прожил.
Пусть вокруг одно глумленье,
Клевета и гнет.
Нас, корниловцев, презренье
Черни не убьет.
Вперед на бой, вперед на бой,
На бой, кровавый бой.
Загремит колоколами
Древняя Москва,
И войдут в неё рядами
Русские войска.
Вперед на бой, вперед на бой,
На бой, кровавый бой.
Русь поймет, кто ей изменник,
В чем ее недуг.
И что в Быхове не пленник,
Был, а верный друг.
Вперед на бой, вперед на бой,
На бой, кровавый бой.
За Россию и свободу,
Если в бой зовут,
То корниловцы и в воду,
И в огонь пойдут.
Вперед на бой, вперед на бой,
На бой, кровавый бой.
«Песня как будто из тьмы веков, а — живая, нет в ней штампа. Корнилов, Корнилов? Диктатором, что ли, хотел стать? Надо почитать о нем что-нибудь». Мысли Борисова прыгали. Знал ведь, знал полковник, к кому посылал, все знал, сука хитрая. Ну, я на него не в обиде. Все ведь пока обошлось.
Борисов широко улыбнулся:
— А теперь всем отдыхать. Скоро вертолеты.