— Сюда иди, лейтенант. Спасибо, что наведал. Сюда.
На двух койках, покрытых брльшим матрацем, лежал с миловидной блондинкой старший сержант Сторонков. На табурете рядом — аккуратно сложенный джинсовый костюм, на тумбочке высилась большая ваза с цветами. Вот устроился, сволочь! Хотя чего мне его сволочить? Единицы умеют так устраиваться, а он правильно сказал, что мы не в тылу грабим народ, а — воюем. Почему это я сказал «мы»?
— Садись, лейтенант. Да фонарик свой потуши, а я фитилек лампы подкручу, как днем в этом милом каземате станет. Я сказал Пименову и салагам на посту, чтобы тебя пропустили. Как отдохнул?
— Хорошо. Сутки дрых.
— Это нервы. А после тебе захотелось выпить и с хорошей женщиной потеснее познакомиться, не правда ли? Классика! Кстати, познакомься…
Борисов махнул рукой, мол, покажу ему, что и я не лыком шит.
— Не стоит. Вас, девушка, зовут, наверное, Наташей, а фамилия ваша — Боровицкая?
Она приподнялась на койке, придерживая на груди простыню, белоснежно сверкающую крахмалом при сильном свете большой керосиновой лампы. Глаза девушки были ленивыми и почти не мигали. И эта анашой балуется. А после ей детей рожать… Чего это я, не хватает еще мораль тут разводить.
— Откуда вы меня знаете? Небось офицеры вам про меня наговорили, такая, мол, она и такая, да?
— Нет, о вас только хорошее говорили.
— Свежо предание. Но мне все равно, б… не б…, все одно б… называют. Отвернитесь, я оденусь, мне на дежурство.
Уголком глаза Борисов все же увидел ее тело, подумал о ждущей его пятидесятилетней женщине и, к своему удивлению, не ощутил к Сторонкову зависти. Где же она, эта зависть? Получается, будто мы с сержантом настоящие друзья, ведь только к настоящему другу не чувствуешь зависти, а радуешься за него. Или это война? Боевая дружба? Короткая часто, но сильная, как настоящая, как та, что с детства? Возможно.
Сторонков поглядел на джинсовый костюм и после на лейтенанта:
— Ты себе не представляешь, лейтенант, как приятно пройтись здесь, на базе, в штатском, пусть даже и под землей.
Борисов рассмеялся:
— Как же, представляю. Это, наверное, как бросить вызов всему миру. Даже если из подземелья.
Брови сержанта высоко поднялись:
— Ишь ты. Понимаешь. Пока, Натаха, приходи после дежурства.
— Слепой сказал посмотрим. Раскомандовался перед своим офицером.
Борисов посмотрел ей вслед без всякого желания, как на чужую вещь:
— Она что, действительно, нашего брата офицера не любит?
— Не очень любит, считает, что вы хамы и уверены, что вам все дозволено.
— И что, действительно, решила по доброте душевной только с вами…?