Филипп подошел к ней, вдохнул полной грудью и просто сказал:
— Я люблю тебя, Чулпан, стань моей женой.
Щеки Чулпан побледнели, рот приоткрылся, чуть раскосые татарские ее глаза расширились и две прозрачные слезинки выкатились из них.
Совершенно неожиданно она упала на колени, обхватила ноги Филиппа и крепко прижалась к ним, горячо шепча:
— Благодарю тебя, Господь Всемогущий, хвала Аллаху, я так долго ждала этого, неужели это случилось… Нет, не было и не будет никогда у меня никакого мужчины, кроме тебя…
Белый платок уплывал, погружаясь в быструю прозрачную воду и таким вот странным и причудливым образом на берегу реки Угры, на том самом месте, где воины хана Ахмата, родного отца Чулпан, сражались с друзьями и близкими Филиппа, где те и другие проявляли беспощадную жестокость, где голубые воды Угры были настолько разбавлены кровью сражавшихся, что стали красными, ибо одинакового цвета кровь у всех людей, где бы они ни родились, — здесь на этом самом месте, где было загублено столько человеческих жизней, наконец, победила и воцарилась любовь.
…Через месяц состоялась свадьба. В Бартеневку съехались все старые друзья: Картымазовы, Медведевы, Леваш Копыто с семьей, Зайцевы, Андрон Аристотелев, и даже за князем Андреем в Литву послали гонца — однорукого Матвейку, но князь Андрей прислал подарки и просил передать с огромными извинениями, что в виду вступления на престол нового Великого князя Литовского Александра, дела службы не позволяют ему отлучиться.
Ближайшие друзья Филиппа, которые втайне давно уже ждали этого, радовались искренне — Чулпан своей скромностью, добротой и смирением давно уже завоевала всеобщую симпатию. Филипп же был вдвойне счастлив еще и оттого, как восприняли дети это известие.
В тот день, после объяснения с Чулпан, он вечером перед сном, волнуясь и смущаясь, опасаясь их реакции, начал было издалека. Но дети не позволили ему долго мучаться.
— Что я слышу! — воскликнула Лиза. — Неужели ты, наконец, решился жениться на Дарье?! Отец, я давно хотела тебе сказать, что мы с Алешкой знаем, как ты любил нашу бедную маму, но мы же не дети — прошло много лет, ты мужчина в расцвете сил и всем видно, что Дарья любит тебя, и мы тоже ее любим. — Лиза обняла отца и поцеловала.
— Я одобряю, — солидно сказал немногословный Алеша, — Но это значит, что теперь мы будем звать Дарью мачехой?
— Не говори глупостей, — шлепнула его по руке Лиза, — мы не будем звать ее мачехой, потому что это обидно для нее, и мы не будем называть ее мамой, потому что это обидно для нашей мамы! Мы будем звать ее Дарьей, как и раньше, а то, что она батюшкина жена это их дело, а не наше.