— Да, да, Джулиано и до меня доходят такие слухи… И мне кажется, что этого не следовало бы допускать… А ты сам как полагаешь, Джулиано?
— Я здесь лишь для того, чтобы выполнять твои особые поручения, государыня. Поэтому я полагаю, что, скорее всего, произойдет так, как захочешь ты.
— Ах, Сальваторе, я всего лишь слабая женщина и порой сама не знаю, чего хочу…
— Твоему первенцу Василию пошел четырнадцатый… В этом возрасте многие уже начинали властвовать. Но если государь успеет короновать внука… У Василия останется очень мало шансов…
— Да-да, Джулиано, ты прав — так много препятствий стоит на пути… А теперь еще эта коронация… Как же быть…
— Я всегда полагал, государыня, что, начав какое-то дело, следует доводить его до конца…
— Это очень разумное правило, Джованни, и всю жизнь я следовала ему… Но данный случай особый… Малейшая тень подозрения и все погибнет… И я сама и Василий… — Она не договорила, но ощутила тайное сияние святых мощей, исходящее откуда-то из-под каменных плит пола, подумала о Великом Третьем Риме и перекрестилась. — Нельзя допустить коронации… Но нельзя также допустить, чтобы малейшая тень подозрения легла на меня…
Джулиано опустился на одно колено, но вовсе не из желания продемонстрировать свою преданность, а из опасения быть услышанным, ибо если как он знал, в Венеции и стены имеют уши, то почему бы им не быть в Кремле, который строили венецианцы. Поэтому он заговорил тихо, почти шепотом, так, что даже сама Софья едва слышала его.
— Я все продумал, государыня. Есть один верный человек — его фамилия Лукомский…
Тайнопись Z
От Симона Черного
Москва
2 августа 1492
Елизару Быку
в Рославле
Во имя Господа Единого и Вездесущего!
Дорогой друг!
Не могу удержаться от того, чтобы, вопреки всей нашей многолетней переписке, вместо того, чтобы писать сначала о главных и существенных для нашего братства делах, я пишу тебе, как другу о чем-то сугубо личном.
Вчера я стал дедом!
Марья родила здорового крепкого младенца, Неждан на седьмом небе от счастья, а я испытываю странные смешанные чувства.
С одной стороны, это — необыкновенная таинственная радость от того, что я вижу живое продление моего рода, о чем я раньше никогда не задумывался, а с другой стороны — я вдруг ощущаю себя уже как бы старцем, стоящим на краю могилы…
Пожалуй, впервые с того момента, когда мы стояли с тобой в ранней юности на днепровском обрыве, оба готовые произвести полный расчет с этой жизнью, я впервые испытываю столь глубокое душевное волнение. Как ты знаешь, я был всегда спокоен, холоден и сдержан.
Но довольно об эмоциях — перейдем к делу.