Добравшись до выхода, она почувствовала себя почти что дома и пошла еще быстрее. Холод уже пробирал до костей, замерзла спина и грудь. Грудь всегда мерзла почему-то сильнее всего — не ноги в тонких колготках, они как раз холода особо не чувствовали — а именно грудь, которая на холоде тут же начинала ныть.
«Если завтра так же холодно будет, нужно куртку надеть!» — с этой мыслью Нэнси свернула в боковую улицу — и неожиданно почувствовала себя счастливой. Сразу стало теплее, перестал задувать под юбку ветер — а впереди горел фонарь над калиткой и радостно, словно поторапливая ее: «Иди скорей сюда!», светились окна.
И стало неважно, сказал или не сказал Ник, что она ему нравится, — зато он ждал ее и даже включил фонарь, и сейчас, когда она придет, обрадуется! И в доме тепло, и не нужно сейчас будет, превозмогая усталость, «соображать» что-нибудь на ужин, зная, что никому нет дела, поужинает она вообще или нет.
Последние метры Нэнси почти бежала. Стоило протянуть руку к калитке, как та щелкнула и приотворилась — а за ней виднелся прямоугольник открытой двери и Ник, к которому она понеслась по обледенелой дорожке. Добежала и нырнула в распахнутые навстречу руки.
Ник схватил ее, плюхнул себе на колени и обнял — сначала на секунду все тело прохватило холодом от пропитанного морозным воздухом пальто, а потом стало тесно и тепло.
— Сумасшедший, ты же простудишься! Холодно на улице! — сказала она в оказавшееся поблизости ухо, поцеловала туда и рассмеялась, просто так, от радости.
Он нетерпеливо замотал головой, начал копаться в пуговицах ее пальто — весьма кстати, ведь ее собственные пальцы замерзли до того, что не сгибались, — а сзади уже не дуло, и в коридоре было тепло, и издалека, с кухни, доносились запахи и звуки. И Нэнси задохнулась от охватившего ее острого счастливого чувства: она дома!
Еще часов в десять, когда Нэнси только-только закончила работу, Ник стал поглядывать на часы. Интересно, сколько времени у нее занимает дорога? Минут сорок?
Часов в одиннадцать, вспомнив мрачные сентенции Бена относительно «шпаны в подземке», он забеспокоился уже всерьез, и, увидев в конце улицы знакомый силуэт, с облегчением устремился к двери.
Нэнси влетела в дом, будто за ней кто-то гнался, — сияющая, разрумянившаяся — и сразу, сама собой, оказалась в его руках. От нее вкусно пахло морозом, свежестью и снегом, она смеялась и бормотала над ухом что-то про холод, и сама была холодная и упругая, как клубничина из холодильника. И ему страшно захотелось вытряхнуть ее побыстрее из холодной шкурки и потащить в комнату — показывать сюрприз! Зря он, что ли, весь вечер старался?!