Взять рыбки охотники нашлись. Но возглас «Долой Советскую власть, да здравствует Учредительное собрание!» не поддержала ни одна живая душа.
— Кончай со своей эсеровщиной, — сказал Долматову в сердцах Серов. — Нашел перед кем распинаться.
— Не царю же батюшке «уру» кричать? — обозлился председатель реввоенсовета. Надвинул папаху на глаза и, бычась на всех, ушел в дом. Через час он уже лыка не вязал: до сердца проняло его политическое поражение. Сегодня, в утро выезда из Тополей, был Федор сумрачен, и не только с похмелья.
У Глеба же настроение было отменное. Всего за час до выступления в поход ему удалось сменять старую железнодорожную куртку. Да так удачно: дал за нее киргизский комэск новенький маузер в лакированной деревянной кобуре и в придачу — небольшой платок оренбургского пуха. Вышли теплейшие портянки. Черно-зеленые от грязи и ветхости онучи — недельной давности подарок Федота Ануфриева — он, уезжая со двора, повесил на плетень. Дрянь, тряпье, а кому-то, глядишь, и сгодится.
Унылы ландшафты уральского правобережья. Хоть и петляет застывшая река, то приближаясь вплотную к Гурьевскому тракту, то уползая на версты, веселей путь не становится. Присыпанная снегом солонцовая низина — ни колков, ни пригорков, как было в Поволжье… С угрюмостью в лицах удалялись от своих домов и семей — да целы ли они еще? — степные хищники Атаманской дивизии Серова. Разве что грела надежда на предстоящее взятие Гурьева. Город не так велик, но богат — торгует, рыбачит. И, кроме всего прочего, стоит Гурьев на Каспии, где ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет. Серов надеялся: с моря могут помочь. Прочие же подумывали: не в зимнюю же степь им бежать. А море — море, оно большое.
Облеченный особым заданием командования, Глеб Ильин старался вовсю. Ночью при свете коптилки пометил значками дюжину листовок, взятых у Матцева.
— Есть у меня замысел, но говорить рано — сглазишь, — пошутил он. — Тебе они все не нужны, нет? А я на них, как на живца, буду ловить.
Матцев пожал плечами и отсчитал ему ровно двенадцать листовок с так и бросающимся в глаза словом «Бандит!» Глеб пометил их: одни — крестиком в правом верхнем углу, другие — перегибом наискосок, а у третьих чуть закруглил уголочки. Теперь у него было; как у шулера, три крапленые колоды, каждая из четырех карт. Их надо было умудриться подсунуть неустойчивым элементам. Кое-кого Глеб Ильин уже присмотрел.
Впрочем, осуществить эту акцию не так уж и трудно. Пропагандист, доверенное лицо реввоенсовета, должен быть всегда с людьми, поддерживая в походах моральный и политический дух войска. Потому крепенькая, игреневой масти лошадка Ильина всхрапывает то в конце, то в начале движущейся колонны, рыжие ее бока лоснятся от пота. А ее хозяин, статный даже в нелепой, по колено обкорнанной шубе, все беспокоит шпорами и, догнав очередной эскадрон, бойко митингует на ходу.