Видимость была плохая — от пятидесяти до ста ярдов, дальше все сливалось в серую мглу, как будто реальность больше не могла выдержать натиска бури. Я разглядел вереницу примерно из полудюжины желтых фонарей, тянувшуюся вдоль дороги; свет их был приглушен и рассеян сильным снегопадом. От шоссе остались только параллельные линии разделительных барьеров, похожие на черточки, проведенные карандашом по снегу, и это было все. Несколько легких пластиковых конусов, установленных ранее, чтобы перекрыть дорогу, снесло ветром в сторону, они валялись на снегу, словно не попавшие в цель ракеты, и больше ничто не нарушало однообразие снежного покрова.
Я не заметил того, о чем говорил Мик. Я не слышал никаких голосов — только где-то вдалеке от дороги, в темноте, ветер гудел в проводах. В этом звуке я не нашел ничего особенного.
У меня с собой была небольшая банка из-под печеных бобов, единственный чистый на вид сосуд, который я смог найти, и я, наклонившись, попытался набить ее снегом. Свежевыпавший снег был слишком пушистым, его уносило ветром, когда я пытался набрать его в банку, но затем я попробовал скатывать из него снежки, и дело пошло лучше. Меня уже трясло от холода. Я на миг выпрямился, чтобы вытереть нос тыльной стороной перчатки, и с ужасом понял, что не чувствую прикосновения к своему лицу.
Я ввалился в хижину, словно утопающий, которого вытащили из ледяного моря. Я пробыл на улице меньше минуты.
Дэвид, стоявший у телефона, поднял голову. Еще несколько часов назад я бы ни за что не поверил, что с радостью увижу эту хижину — освещенную свечами, относительно теплую, с выставленными на стол кружками дорожников, на каждой из которых чем-то вроде лака для ногтей было написано имя владельца. Я изо всех сил постарался сделать вид, что владею собой, и поставил снег на плиту, пока Мик закрывал за мной дверь.
— По-прежнему не работает? — спросил я у Дэвида, кивнув на телефон.
— Не то чтобы не работает, — ответил он, наверное, в сотый раз щелкая рычагом. — Скорее, похоже на незащищенную линию, на другом конце которой никого нет.
— Это как полевой телефон, — откликнулся Мик, стоявший у двери. — Если никто не подключился, значит, никого там нет. Как снаружи?
— Я по-прежнему согласен лучше побыть здесь, чем там, — сказал я.
Мик заварил чай в пакетиках и добавил каких-то синтетических сливок, из тех, что выглядят и пахнут, как масляная краска. Это был самый отвратительный чай, какой я когда-либо пробовал, но выпил я его жадно, словно нектар. Мы пододвинули свои стулья к плите, где чувствовалось какое-то тепло от горелки, и скоро у нас началась головная боль от угарного газа. Разговор неизбежно свернул на вырезки на стене.