— Кто вы? — требовательно спросил он. — Кто вы и откуда?
— Это не имеет значения.
— …чения, — согласился второй, и они закончили почти хором: — Мы лишь сосуды Слова.
— Тогда выкладывайте, — буркнул Брайт, не присаживаясь, чтобы и им не пришло в голову оккупировать стулья: бог знает, сколько они тогда проторчат здесь. — У меня еще куча дел, а время позднее.
Они повернулись к нему — всем телом, словно не умея иначе. И голос заговорившего, слетевший с застывших в улыбке губ, прозвучал еще напряженнее, чем прежде.
— Что ты называешь своей жизнью?
Разве у них есть причина чувствовать превосходство над ним? Серость, накрепко въевшаяся в их плоть, намекала отнюдь не на тяжкий труд, а скорее на абсолютное бездействие, да и в маленькой комнате пахло затхлостью.
— Я веду честную жизнь и не сетую на то, что пришлось уступить дорогу тем, кто умеет работать на новых машинах. Жить мне еще долго, и времени, чтобы все наладить, достаточно.
Пришельцы смотрели так, будто хотели заразить его своим безразличием, чтобы в этом безразличии он принял то, что они предлагают. Вид их растянутых улыбками лиц завораживал, так что потерявший чувство времени Брайт аж подскочил, когда один из гостей заговорил:
— Жизнь твоя пуста, пока ты не впустил его.
— А что, вас двоих недостаточно? Кого еще требуется впустить на сей раз?
Фигура слева сунула в карман комбинезона подрагивающую руку. На грубой ткани ниже пояса выпятился плоский прямоугольник, и на свет появилась видеокассета с фотографией какого-то священника на обложке.
— Мне не на чем ее посмотреть, — заявил Брайт.
Гости принялись медленно вращаться, озирая комнату.
Впрочем, описавшие полный круг улыбки остались неизменными. Парочка, должно быть, заметила, что его радио является также и магнитофоном, поскольку теперь тот, кто стоял по правую руку, протягивал хозяину уже аудиокассету.
— Послушай, пока не поздно, — провозгласили они в унисон.
— Как только выпадет минутка. — Брайт пообещал бы еще и не то, только бы избавиться от этих окостеневших улыбок и тошнотворной сладковатой вони.
Он открыл дверь в прихожую и отпрянул, пропуская спотыкающуюся парочку. Задержав дыхание, он подождал, пока незваные гости прошаркают к выходу, нащупают проем и перешагнут порог, и облегченно вздохнул, только когда дверь за ними захлопнулась.
Похоже, дезодоранты претили их вере. Брайт распахнул окно и высунулся в ночь за глотком свежего воздуха. Большая часть окон дома напротив оставалась темна, точно просочившаяся сквозь стены чернота затопила этажи. В это время можно было ожидать и побольше огней. Зато звучал не один приглушенный псалом — или, возможно, один, только разные его части. Интересно, где он мог видеть физиономию проповедника с кассеты?